Промысловые были

Валя, видимо, вычитал в каком-нибудь руководстве про «поощрение питомца лакомством» и, подобрав галету, несколько раз попытался, придержав меня, всучить, всунуть ее в горячую пасть, где всем – и зубам и языку было не до галеток, и я помню язык ее даже выталкивал – насколько несовместима была это галетка с запахом глухаря, моим азартом и всем духом происходящего. С грозным и героическим падением глухаря, хлопаньем крыльев и сломанной веткой. И с моей нервотрепкой, ибо я переживал, не смажет ли Валя, зная, как он управляется с «малинником», и опасаясь, что с новым девственным карабином будет то же самое. Да и оптика вызывала сомнения на таком коротке, а Валя полчаса снимал с нее чехольчики и совал по карманам, борясь с молниями.

Старшой в жизни не тыкал нам «лакомства», во-первых, потому что для него это наверняка отдавало инструкцией, а во-вторых, потому что он полностью разделял наш восторг добытчика и был его частью, а подачка выглядела кощунством. Да и несоразмерен красавец-глухарь с галеткой! Калибр разный!

Задним числом я не раз пытался представить, как это выглядело со стороны. Как Валя пытается мне засунуть в рот галетку, и вместо порывистого хватающего, вырывающего моего движения – встречает отторжение. И как меня прострелило детским ощущением – когда суют таблетку, и я ее выплевываю, выталкиваю языком… И как потом жалко стало бедную галетку, но я недолго грустил, зная, как прекрасно съедят ее мыши.

Почему я так заостряюсь на этом эпизоде, потому что мне докладывал об этом Кекс, Старшовский кот, к которому перехожу, поскольку больше о походе с Валентином сказать нечего. В его описание я встрял за ради галетки. И выходит, она свое взяла. Так вот у Старших (так буду называть семейство Старшого) три кошки: Мурзик, Пуша и Кекс, в чьем названии есть детский след, и это понятно. Дак вот с Кексом мы вместе росли. Нас с Рыжиком щенками тетя Света затаскивала домой, Кекс тогда был котенком, и мы играли безо всякой неприязни: в ту пору в голову не приходило собачиться (и кошачиться) из идейных соображений. Оба были мировоззренчески девственны.

Во мне дело или в Кексе, но совместные игры не забылись, и, бывало, встретившись на улице, мы с Кексом общались запросто, если, конечно, поблизости не было Тагана. Кекс эти беседы любил, тянулся к Собачьему, а я имел политический интерес: поскольку «в и́збу» меня не пускали, а через Кекса я мог узнавать, о чем говорится, так сказать, в эшелонах власти и к каким переменам нам, собачьему люду, готовиться.

Так вот по приезду, точнее, прибегу в поселок, а прибег был потому, что сундук сгрузили и я бежал, а Валентин ждал… Так вот по прибегу в поселок и по волнам, исходящим от Старшого, а собаки к волнам чутки, я понял, что нечто происходит. Вскоре я встретил Кекса, который доложил обстановку. В частности, из его слов следовало, что Валентин на меня «нажаловался», что, мол, «да хороший кобелек, рабочий, глухаря нашел, но и тоже фрукт, пренебрег» его даром, и повел себя «невоспитанно», «нос задирает» и так далее. Я уверен, Кекс накрутил отсебятины и таким образом разрыхлил почву для дальнейших отношений. По обыкновению, начал ратовать за Собачье и повел разговор в вечном своем духе: «Эх, ну заставите вы меня на охоту пойти! Конечно, мы тут зажирели…» и так далее. Мол, нам хорошо: в тайгу ушли, а у него забот и ответственности полон рот, и вроде как мы легкомысленные, а он такой отягощенный. И грозно добавил:

– Нынче точно соберусь. Так что готовьтесь. – И добавил другим тоном, будто предыдущую тему он отработал для формальности: – Да, дак вот про галетку-то – все цветочки, а оказывается Дядя Валя-то неспроста приехал и дело пахнет… в общем, это больше вас касается… дак вот…

В этот момент Кекс, зашипев, взвился по столбу и шмыгнул под крышу веранды, потому что раздался громовой скрипо-топот Тагана, вернувшегося с охраны западных границ нашего участка. Схватив и завалив меня, Таган зарычал:

– Че с ним тер? Смотри, еще раз увижу, даже на варежки не пойдешь!

И Таган выронил мой загривок примерно так же, как я знаменитую галетку, и, ядром стрельнув за ворота, уже задирал ногу над чуркой. Зыркнув на пробегавший кортеж младшего Коршуненка, едущего по воду и состоящего из трех псов – двух нормальных и одного хаски, рявкнул: «Че пялишься? Воротьев на видел? Вали давай!» – и взрыл снег задними лапами, засыпая встречные аргументы.

Весь вечер я гулял и размышлял над выплюнутой галеткой. Как быть в таких случаях? Может брать, чтоб не обижать? Не выглядеть чистоплюем? Ведь Валя отблагодарить хотел! Как мог. Но как объяснить, что я не за галетку работаю?! Не знаю… Мне кажется, тут вера первому движению сердца…

Я проходил мимо веранды и услышал хриплый нарастающий мяв. Кекс опрометью бежал мимо с прокусанным ухом и расцарапанной мордой: «Короче, мне тоже нагорело… от Пушки и Мурзика. Теперь, если понадоблюсь – выйду, придавишь меня, я заору. Ну и поговорим. Только не сильно дави-то. Давай! Через пару часиков погавкай».