Для того, чтобы справиться с замешательством дамуазель Аньесс потребовалось несколько мгновений. А потом с её языка упали слова, словно пришедшие откуда-то со стороны, прорвавшиеся сквозь нёбо против её воли, и заставили умолкнуть всех, кто был собран в парижском Шатле накануне бойни:
— Завтра не умрёт никто!
========== 4. Le jour de gloire arrive… ==========
Толпа начала заполнять подходы ко Двору Чудес, как обычно, с первыми лучами рассвета, после утренней стражи. Парижане любили созерцать, как среди торжествующей справедливости являет себя милосердный Бог, устами парижского прево объявляющий королевское прощение тому из двадцати четырех преступников, кто сумеет выжить среди всех опасностей, что ждут его на поле испытаний. Публике поплоше приходилось довольствоваться малым — стоячими местами в промежутках между шестью многоярусными помостами, расположенными по окружности площадки для ристаний. Четыре из них были открытыми, с рядами деревянных скамей, а две — напоминали переносные дворцы с удобными занавесчатыми ложами, где знатные зрители могли укрыться от дождя, ветра, яркого солнечного света или неприятного взгляда кого-то из неучтивых плебеев. Естественно, заполнялись они в последнюю очередь — благородным господам не приходилось толкаться, чтобы занять лучшее место. Они еще только подтягивались верхом или в портшезах к отдельному входу к их павильонам по огороженной лучниками капитана Шатопера улице Барбет через ворота старых, возведенных в славные времена короля Филиппа-Августа, городских укреплений, мимо заброшенного особняка коннетабля Оливье Клиссона, построенного около полувека тому назад, когда немного опомнившись от военных неудач, парижане ненадолго превратили столицу в рай для плотников и каменщиков. Передышка была короткой, вскоре одноглазый мясник, успешно сражавшийся с английскими отрядами и давивший восстания фламандских горожан, был выгнан с королевской службы стараниями герцога Беррийского, и Отель-Клиссон опустел, мрачно взирая на соседние дома пустыми и темными узкими окнами, больше похожими на крепостные бойницы. Сегодня, однако, проезжающие заметили в воротах маленького замка вооруженных людей.
— Капитан Феб де Шатопер отрядил сюда десяток бойцов, — понимающе переговаривались в портшезах, — на всякий случай… времена сейчас неспокойные… — и не всегда можно было понять, что звучало в голосах — смутная тревога или затаенная надежда.
Двор Чудес, как и в несколько последних лет был устроен неподалеку от Отель-де-Тампль, зловещей твердыни нечестивых храмовников, злоядеяниям которых положил предел христианнейший король Филипп и его верные слуги. С тех пор, когда вождь заговорщиков Жак де Молэ окончил свою полную предательств и преступлений жизнь на костре, миновало уже без малого столетия, но его парижская крепость до сих пор внушала добрым жителям Парижа суеверный ужас, а ее донжон и башенки, выпиравшие над северными зрительскими помостами и невольно служащие декорацией Арены, добавляли остроты ощущений тем, кто располагался на лучших местах, благоразумно устроенных на ее юго-востоке. Даже если день будет погожим, а представление несколько затянется, бьющее в глаза солнце не помешает знатнейшим людям Столицы наслаждаться зрелищем.
Все остальные дружной толпой стягивались к главному входу по улице Тамплиеров — это название, несмотря на неприятные воспоминания, намертво прилипло к дороге, ведущей от Шатле к новой городской стене и огибавшей Отель-де-Тампль с правой стороны. Не раз и не два королевские глашатаи и приходские кюре рассказывали о разгромленном Ордене Храма Гроба Господня ужасные вещи, но среди их послушных овец всегда находились козлища, готовые поведать доверчивому парижанину о том, что храмовники, на самом деле, пострадали за правду и любовь к простым людям, а его скаредное величество решил просто-напросто поживиться их деньгами, которые они были уже дескать готовы раздать нищим и убогим… Но так или иначе, перед тем, как войти на Арену, почти каждый бросал испуганный взгляд на стены крепости, ныне использовавшейся для хранения всяких нужных для ристаний принадлежностей, быстро крестился и проходил внутрь.