Читаем Пропасть полностью

Визитёр поблагодарил капитана и… в течение двух недель, к изумлению всего посёлка, сделал из старой развалины конфетку, домик на загляденье — проведя туда (абсолютно без чьей-либо помощи) электричество и водопровод. День и ночь таскал из лесу брёвна, что-то пилил, рубил, строгал, конопатил, демонстрируя просто чудеса трудолюбия. Подтащив от автомастерской сварочный аппарат ("арендованный" на какое-то время за бутылку), сам занимался сваркой труб. устанавливал краны…

Заодно, видимо решив показать себя во всей красе, он стал во время работы громко петь. Ах как он пел! Это был великолепно поставленный голос настоящего артиста. Все песни пел с чувством, а главное — от начала до конца, не пропуская слов и куплетов. На чистейшем русском языке.

На него даже стали заглядываться стонущие от безделья жёны офицеров. Начальник воинской части допустил его к охране складов (их охраняли вольнонаёмные; солдаты-стройбатовцы только строили что-то). И он, повесив карабин на плечо, пошёл охранять…

Но — приглядывался к нему и ещё кое-кто. И этот кое-кто, вовсе не числился каким-либо начальником. Ничего подобного — всего лишь сторож магазина. Не "военторга" — обычного "гражданского". Спокойный такой старичок (не слишком, впрочем, дряхлый). Именно он, как оказалось, был тем "недремлющим оком КГБ", которое следило за происходящим в посёлке — а вовсе не барствующий и спивающийся начальник воинской части, не психованный замполит, колотивший по пьянке солдат поленом, и не одинокий милиционер, изредка появлявшийся на вокзальчике.

Поговаривали потом, что первым толчком для неясных ещё подозрений, послужил громкий смех какой-то бабы, которой показалось забавным, что можно приехать в местную глухомань, для лечения травами.

То есть — Дальний Восток конечно богат уникальной растительностью. Но не приняты в нашей стране подобные траволечебные вояжи, не принято так поступать. Да к тому же — почему именно никому не известный (но напичканный воинскими складами) Менгон?..

Подобных ляпов, мнимый казах допускал многовато. Сам, по сути, всё усложнял. Видимо насмотрелся советских кинофильмов, производства 50-х годов, в которых "советские люди" всегда поют — прямо на улице, на работе, в трамвае. Поют хорошо — и во весь голос.

Он постоянно спотыкался на мелочах. А из мелочей, как известно, в основном и состоит наша жизнь. Помню как на моих глазах, он захотел что-то дать собаке и начал её подзывать: "Собака-собака-собака!.."

Я, ковыряясь в носу, удивлённо заметил: "Это не собака."

— "А кто — верблюд что ли?"

"Это Полкан" — пробормотал я, ещё более удивлённый словами про верблюда (в Приамурье нет верблюдов, оттого про них и не вспоминают в повседневной речи).

Когда однажды какая-то женщина, собирая ландыши, приблизилась к его избе (бывшей бане), он (видимо приняв её за подосланную и подсматривающую) выскочил на крыльцо и начал изощрённо материться. Нервишки видать пошаливали. Вообще-то в тех краях матом никого не удивишь (а где в России им кого-то удивишь?). Но он выражался так странно, что бедная баба не столько оскорбилась, сколько удивилась. Я стал невольным свидетелем (на меня просто не обращали внимания, считая что я ничего не соображаю — традиционное заблуждение взрослых по отношению к детям) того, как она рассказывала двум случайным слушательницам: "Назвал меня немецкой подстилкой! А я в войну только родилась!.."

Да, тут он дал маху. В здешних краях не знали немецкой оккупации — ни кайзеровской, ни гитлеровской — поэтому подобное ругательство на Амуре просто не в ходу.

Дедок-сторож (обладавший удивительной способностью — как из-под земли появляться там где сплетничали) стоял тут же чуть в сторонке, вроде бы ко всему безучастный. Он только усмехнулся едва заметно и пробормотал, ни к кому конкретно не обращаясь: "Ничего-ничего, ему недолго осталось…"

Вскоре "казаха" сняли с охраны и поставили на какую-то подсобную работу. До него начало доходить, что дело неладно — кажись попахивает жареным. Он стал лучше ориентироваться, соображать — откуда ветер дует. Последние несколько суток его пребывания в посёлке, дед-сторож ни на минуту не выходил из караульного помещения воинской части, в котором отдыхают пришедшие с дежурства люди и постоянно присутствует начальник караула. Псевдоказах крутился возле этой караулки, явно выслеживая сторожа.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное