Пропавшая

Когда становится ясно, что продвижения нет, доктор назначает для стимуляции питоцин. Вскоре Шелби начинает мучиться от боли, и Джейсон не находит себе места.

— Какого черта не работает обезболивание? Она же не должна ничего чувствовать!

— Даже с анестезией схватки, нарастая со временем, могут становиться болезненными.

— Позовите врача! Пусть сделает что-нибудь, — не унимается Джейсон.

— Сейчас Шелби как раз должна чувствовать схватки, чтобы потом у нее получилось тужиться, — объясняю я и отворачиваюсь. Моя задача поддерживать Шелби, а не отвлекаться на успокаивание Джейсона. Я снова пытаюсь учить ее правильному дыханию, но ей так плохо, что все мои слова проходят мимо.

Когда раскрытие достигает десяти сантиметров, медсестра велит Шелби немного полежать, перед тем как тужиться, в надежде на то, что сами схватки возьмут на себя часть работы. Однако они настолько мучительные, что ожидание для Шелби невыносимо.

Когда наконец приходит время для потуг, я подсказываю Шелби, как лучше дышать, тужиться, но та кричит, что у нее ничего не получается.

— Еще как получается, Шелби! Именно это ты сейчас и делаешь, — с улыбкой подбадриваю я.

Через некоторое время Джейсону становится дурно, и я советую ему выйти в коридор, прийти в себя. Тот не спорит. Однако пару минут спустя возвращается.

Во время каждой потуги я кормлю Шелби ледяной стружкой, чтобы она немного охладилась. Времени прошло немало; впрочем, тем, кто рожает в первый раз, притом с анестезией, тужиться приходится по меньшей мере часа три, а то и больше. Это нормально, если не наблюдается дистресс плода, а мать не устала настолько, что у нее попросту не осталось сил. Шелби же к приходу доктора Файнголда измучена страшно.

Пациенткам доктора Файнголда нравится то, что он работает в одиночку, а не в составе группы врачей. Так спокойнее, потому что при наступлении родов не возникает сюрпризов. В группах порой состоит до десяти врачей-акушеров, и когда у тебя начинаются роды, иногда их принимает врач, который тебе приятен, а иногда — нет. А иногда вообще приходит кто-то, кого ты видишь впервые. Многих женщин такая перспектива пугает, и потому они вынуждены связываться с холодным и жестким доктором Файнголдом.

Тот с ходу заявляет Шелби:

— Чем сильнее будешь тужиться, тем быстрее родишь.

Это не совсем правда, да еще и довольно надменно произнес… В том, что ребенок не продвигается, Шелби не виновата.

— Я не могу! — кричит она. Пот стекает у нее по лбу, по щекам.

Джейсон позади меня весь извелся.

Я отвожу доктора Файнголда в сторону и говорю, что Шелби вымотана и сама не справится. Несмотря на желание родить естественным путем, она была согласна на кесарево, если потребуется. Как по мне, учитывая, что она крайне измучена, что роды затянулись, что нет никакого прогресса, — можно делать кесарево. Вернее, даже нужно.

Моими словами доктор Файнголд пренебрегает.

— Врач здесь не вы, а я! — во всеуслышание ставит он меня на место, сверкая глазами. — Я практикую больше тридцати лет; предоставьте-ка мне решать, что и как делать. Если, конечно, у вас не припрятан где-то диплом о медицинском образовании.

На этом доктор Файнголд возвращается к Шелби.

— К тому же, — говорит он ей, словно разговор только что шел между ними, — после кесарева останется безобразный шрам. А кому такое надо?

Здоровый ребенок — единственное желание Шелби, которое она озвучила во время нашего обсуждения.

Вместо кесарева сечения доктор Файнголд выбирает щипцы. Сегодня очень немногие врачи их используют, в основном такие же консервативные, как сам доктор Файнголд. Щипцы влекут за собой риски, однако ни Шелби, ни Джейсону он их не озвучивает и говорит лишь то, что хочет слышать Шелби: сейчас он достанет из нее ребенка.

Но и это еще не всё. Доктор Файнголд, не ставя Шелби в известность, берет ножницы и рассекает ей промежность еще до появления разрыва, который, возможно, и не появился бы. В наши дни эпизиотомия должна быть скорее исключением, нежели правилом, а самое главное, перед тем как ее провести, нужно объяснить женщине возможные последствия, коих немало — от боли во время интимной близости до недержания стула. Я в ужасе от действий доктора Файнголда.

— Доктор! — хочу я вмешаться, но уже поздно.

Тот бросает на меня поверх Шелби злобный взгляд, пока я стою рядом с ней и стараюсь успокоить.

— Может, в коридоре подождете? — обращается ко мне доктор Файнголд.

Я не двигаюсь с места.

Потом, не глядя Шелби в глаза, он говорит:

— Сейчас я достану из тебя ребенка, идет?

С очередной потугой из Шелби вырывается крик, и доктор Файнголд, имея наглость обратить это в шутку, надменно произносит:

— Будем считать, что да.

Я возмущена! Отсутствие «нет» никогда не должно трактоваться как «да». Я изо всех сил стараюсь привить своим клиентам убеждение, что с ними ничего не должны делать без их согласия, особенно в таких обстоятельствах, как, например, сейчас — когда Шелби уязвима и беззащитна, а доктор Файнголд имеет над ней власть. Конечно, я понимаю, в родах может случиться что угодно, но женщина обязана знать о рисках. Ей нужно давать право выбора.