Пропавшая девушка

– Я понимаю, это страшный удар, – мягко говорил между тем О’Брайен, – но нам придется искать убийцу. Вашего мужа связали и затащили в лес. Еще до того, как до него добрались животные.

Джина вздохнула, горло ее сжалось, каждый мускул в теле окостенел.

– Понимаю, сейчас вам не до разговоров, – продолжал О’Брайен, – но нет ли у вас предположений… кто?.. – Его голос прервался.

Джина стиснула подлокотники так, что заболели руки.

– А моя дочь? – спросила она, пропустив вопрос О’Брайена мимо ушей. – Где она? Что случилось с Бет?

– Мы не знаем, – отвечал О’Брайен, понизив голос почти до шепота. – Возможно, она убежала куда-то, спасаясь от убийцы. Также убийца вашего мужа мог поймать ее, связать и похитить, увезти с собой.

Сузив глаза, Джина посмотрела на О’Брайена.

– Убежала? Если бы Бет убежала, она бы уже позвонила мне, где бы ни находилась. Она не могла пропасть на пять дней и ни разу не позвонить. И почему вы говорите о похищении? Я… я не получала никаких звонков с требованием выкупа.

У нее снова вырвалось рыдание.

– Моя девочка не придет домой. Моя девочка умерла.

О’Брайен вздохнул:

– Всегда остается надежда, миссис Пальмьери.

Надежда, подумала она. Да на лицо его поглядеть только. Какая уж тут надежда.

– Все эти пять дней мы прочесывали леса в поисках вашей дочери, – проговорил Манелли, нервно сжимая и разжимая кулаки. – Никаких следов. Боюсь, мы вынуждены свернуть поиски.

– Значит, вы все же считаете, что она мертва, – заключила Джина.

Они пожали плечами. Их форменные рубашки казались жесткими, неудобными. У обоих лица блестели от пота.

– Моего мужа убил Мартин Дули, – произнесла вдруг Джина сухим, погасшим, безжизненным голосом. Сквозь зубы.

Полицейские уже вставали с дивана. Но, услышав эти слова, тут же снова сели.

– Простите, что вы сказали? – спросил Манелли.

– Вы меня слышали, – сказала она шепотом. – Мартин Дули убил моего мужа и, скорее всего, мою дочь тоже.

– Почему вы так говорите? – спросил Манелли.

– Я уже говорила это другим офицерам несколько дней назад, – взъярилась Джина. – Вы друг с другом вообще общаетесь? Я… я не понимаю, почему никто меня не слушает, почему никто не воспринимает меня всерьез.

О’Брайен поскреб ежик седых волос на затылке. Ранняя седина, усталые глаза и глубокие складки на лице свидетельствовали о том, что он уже немало лет провел на страже закона.

– Вы сообщали, что Мартин Дули угрожал вашему мужу.

Джина кивнула.

– И весьма недвусмысленно, офицер. Он говорил, что не позволит Анжело открыть собственную конюшню. Обещал позаботиться, чтобы его конюшня не продержалась и года.

– Но Дули не угрожал вашему мужу насилием? – уточнил О’Брайен.

– Дело… кончилось перепалкой, – сказала Джина. – Боюсь, Анжело вышел из себя. Он ударил Мартина Дули, чуть в нокаут не отправил.

– И тогда Дули пригрозил его убить? – спросил Манелли.

Джина покачала головой.

– Он сказал, что заставит его заплатить. И заставил, офицер. Еще как заставил. Не стал откладывать в долгий ящик. Он убил моего мужа и мою дочь, и я не возьму в толк, почему вы двое просиживаете тут штаны, говоря со мной, пока он разгуливает на свободе как ни в чем не бывало!

Манелли подал было голос, но О’Брайен жестом велел ему замолчать.

– Мы допрашивали Мартина Дули несколько раз, миссис Пальмьери, – произнес он, глядя ей в глаза. – Не надо про штаны.

– У Мартина Дули есть алиби, – добавил Манелли. – Он весь вечер провел дома со своей семьей и двумя соседями. Он никуда не выходил.

– Он лжет! – Джина вскочила на ноги. – Он гнусный лжец!

– Его семья ручается за это, как и соседи, – возразил О’Брайен. – Они устроили скромный званый ужин. Послушали по радио Боба Хоупа[6]. Потом играли в карты, примерно до начала десятого. Мы всех допросили поодиночке, и все показания сходятся. Мартин Дули не мог расправиться с вашими мужем и дочерью.

Джина сжала холодеющие руки в кулаки.

– Вы ошибаетесь. Я знаю, что он это сделал. Я знаю, что он убил их. – Она встала перед офицерами и потрясла кулаком перед ними. – Что мне прикажете делать? Доказывать это самой?!

18

Часовня была убрана цветами, длинные разноцветные букеты лежали на алтаре, пышные венки украшали боковины двух сосновых гробов, венок поменьше покоился на кафедре.

Джина дала себе зарок не плакать на похоронах, но от сильного аромата лилий у нее все равно слезились глаза. Она опустила пониже траурную вуаль – не хотела, чтобы кто-то видел ее лицо.

Утро серое, беспросветное, думала она, мокрый снег с дождем, будто нарочно по такому случаю. Не важно, сколько вокруг цветов – отныне жить мне вечно в этом сумрачном, лишенном красок мире…

Мысль провести двойные похороны пришла ей в голову отнюдь не из экономии. Она не сомневалась, что Бет мертва. К чему терзаться надеждами? К тому же, Бет наверняка хотела бы упокоиться рядом с отцом. Эти двое были не разлей вода, думала Джина, это со мной у нее была сплошная мыльная опера.

И все-таки… Бет знала, что я люблю ее. Она всегда это знала.

Алтарный служка с лоснящимся от пота лицом сопровождал по проходу тетушку Ханну. В последнее время старушка передвигалась еле-еле, опираясь на две тросточки.