Пропавшая сестра

Темноглазый, с густыми усами, он сидел по-турецки на полу. Его одежда состояла из простой черной рубашки и таких же брюк западного покроя.

– Нет! – отрезала Белл, вдруг ощутив прилив решимости. – Я туда не пойду. Гарри, немедленно отведите меня в отель!

Глава 41

Диана, Минстер-Ловелл, 1923 год

Сегодня особый день. Мы с Симоной собираемся прогуляться по дороге, но не в деревню, а дальше – туда, где тихо и спокойно. Не знаю, что принесет мне завтрашний день, однако радуюсь своим успехам. Я довольна новым домом и вполне доверяю доктору Гилберту. Да и можно ли не доверять такому человеку? После многих сессий, когда мы двигались по ленте времени в прошлое, я начала соединять куски своей жизни. Я уже работаю в саду. Пока это лишь прополка и подрезка, но я так счастлива, что хочется плакать от радости.

Я все еще держу входную дверь запертой из страха, что внешний мир проникнет внутрь и лишит меня моего святилища. Доктор Гилберт предлагает мне работать в задней части сада, оставляя заднюю дверь открытой, чтобы я могла следить за происходящим. Однако меня страшит, что нечто незаметно вползет в дом, заполнит все щели и трещины, а я окажусь недостаточно сильной и не смогу этому помешать. Для меня сущий кошмар остаться одной, не имея защиты от внешнего мира и пристанища, где я чувствую себя в безопасности. Я рассказываю об этом доктору.

И тем не менее мое состояние улучшается. Доктор убеждает меня отходить от дома на небольшое расстояние. Он также снижает дозу принимаемых мной лекарств. Существует реальный шанс, что однажды я окончательно вылечусь. Я очень в это верю. Мы с доктором говорим обо всем, включая и измену Дугласа, случившуюся в Бирме, и пережитый мной стыд. До сих пор я говорила об этом только с Симоной. Я постоянно убеждала себя не думать о давнем прегрешении мужа. Но как не думать, если мысли постоянно возвращаются к тому постыдному эпизоду? На протяжении нескольких встреч доктор Гилберт убеждал меня рассказать, какие чувства вызывает у меня измена мужа. Они мне хорошо знакомы: душевная боль, ярость, ощущение собственного бессилия. Поначалу я не хотела говорить на эту тему, считая признание проявлением слабости, но когда решилась – заплакала и никак не могла успокоиться. Потом, успокоившись и вытерев глаза, я вдруг почувствовала: мой стыд исчез как по волшебству. Я осознала, какой тяжкий груз тащила на своих плечах.

Словно свет вспыхнул у меня в мозгу. Я поняла, что не одна тащила груз стыда. Такой же груз лежал и на плечах Дугласа. Четверть века назад, когда мы жили в Бирме, если муж изменял жене, вина падала на жену. Ее упрекали в неспособности доставить мужу удовольствие и удержать в семье. Если же муж заводил интрижку во время беременности жены… что ж, мужчины есть мужчины. Никто из жен не признавался, что им нанесли душевную рану и предали.

Больше всего в наших встречах меня привлекает манера доктора, то, как он спрашивает о моих чувствах по тому или иному поводу. Прежде меня никто об этом не спрашивал ни в детстве, ни позже, когда моя мать тяжело заболела инфлюэнцей и умерла. Впрочем, родители по-своему любили меня. Будучи единственным ребенком, основную часть времени я проводила с няней. Она, а не мама утешала меня, когда я разбивала коленку или когда простуда укладывала меня в постель. Маму я видела лишь во время пикников, а также в конце дня, когда меня, выкупанную и облаченную в белую накрахмаленную сорочку, няня приносила в гостиную, чтобы я пожелала родителям спокойной ночи.

Доктор Гилберт даже спросил, какие слова я сказала бы родителям, представься мне такая возможность. Я промолчала, хотя и знала эти слова. «Любите меня, – сказала бы я им. – Любите меня». Но произносить это вслух я не хотела, не хотела снова расплакаться и выставить себя в дурацком свете. Доктор спросил, какие чувства вызывала во мне нехватка родительской любви. Меня шокировало то, как мало я помнила о любви, проявленной ко мне. Я сказала, что меня любили. Няня меня любила. Доктор предложил мне навестить отца, как только я буду в состоянии поехать к нему. Возможно, это частично снимет налет грусти с моих воспоминаний о прошлом. Мне следует попытаться. Мы с отцом очень давно не виделись, хотя он пишет мне несколько раз в год и я приглашала его погостить в моем коттедже.

После той сессии я стала вспоминать все больше и больше. Сейчас меня снедает гнетущее чувство вины за то, что моя дочь Аннабель ощущала такую же нехватку материнской любви. Я думаю о ее зеленых глазах с оттенком яшмы, рыжеватых волосах и понимаю, как сильно скучаю по ней. Доктор сказал, что вскоре наши беседы коснутся Аннабель. Хотя я и сознаю, насколько полезно открыто говорить о печальных и постыдных моментах жизни, меня не оставляет страх. По словам доктора, когда мы страшимся увидеть нашу внутреннюю тьму, она получает дополнительную силу и еще больше портит нам жизнь.