Пропавший без вести

Но, едва войдя в комнату, я вдруг становлюсь странно задумчив – отнюдь не потому, что, поднимаясь по лестнице, нашел достойный повод для раздумий. И не много проку оттого, что я настежь распахиваю окно, а где-то в парке все еще играет музыка.

Встречные

Выйдя ночью прогуляться и заметив – еще издали, ибо улица идет в гору, а на небе полная луна, – бегущего навстречу человека, мы не станем его задерживать, даже если с виду это слабак и оборванец и даже если следом за ним кто-то гонится и орет, нет, мы все равно его пропустим, пусть себе бежит.

Потому как на дворе ночь, а что на небе полная луна и улица вся как на ладони – так мы тут ни при чем, да и кроме того, может, они просто наперегонки бегут, для собственного удовольствия, или вдвоем преследуют кого-то третьего, к тому же, первого, быть может, преследуют ни за что, а второй, наоборот, его убить хочет, и тогда мы, чего доброго, угодим в соучастники, или, может, эти двое вообще не знакомы и каждый бежит сам по себе, поскорее домой, в койку, или может, оба они лунатики, а первый вдобавок вооружен.

И потом, в конце концов, разве мы сами не имеем права устать, после такой-то выпивки? И только рады, что и второго уже след простыл.

Пассажир

Я стою на площадке электрического трамвая – в совершенной неуверенности относительно моего места в этом мире, в этом городе, в моей семье. Даже приблизительно не мог бы я указать, какие мои притязания хоть в каком-то направлении можно счесть обоснованными. И уж вовсе не сумел бы объяснить, по какому праву стою сейчас на этой вот площадке, уцепившись за петлю, влекомый неведомо куда движением вагона, а люди на улице расступаются, давая трамваю дорогу, либо просто тихо идут по тротуарам или мирно разглядывают витрины. – Никто, правда, и не требует от меня объяснений, но это не важно.

Трамвай приближается к остановке, девушка встала у двери, готовясь сойти. Я вижу ее до того отчетливо, будто только что всю ощупал. Одета она в черное, складки юбки почти недвижны, на ней тугая блузка с белым, в мелкую петельку, кружевным воротничком, левой рукой она оперлась о стену, в правой держит зонтик, уткнув его во вторую ступеньку сверху. Лицо смуглое, нос, у корня тонкий и прямой, заканчивается плотной округлой шишечкой. У нее густые каштановые волосы, несколько волосков строптиво закручиваются кудряшками над правым виском. Маленькое ушко аккуратно прильнуло к головке, но, поскольку я стою совсем рядом, я вижу всю тыльную сторону правой мочки и даже тень от ушной раковины.

Я тогда спросил себя: как это устроено, что она сама себе не изумляется, плотно сомкнула губы и ни о чем таком не скажет?

Платья

При виде нарядных платьев, что всеми своими рюшами, воланами и складочками льстиво облегают дивные девичьи тела, я зачастую ловлю себя на мысли, что платьям этим недолго вот этак красоваться, время неизгладимо помнет их и сморщит, ворсистой оторочкой пыли навсегда въестся в кружева и оборки, а кому охота выставлять себя на плачевное посмешище, каждый день носить, надевая спозаранку и снимая вечером, одно и то же, пусть в прошлом даже парадное платье?

Но я вижу девушек, вполне прекрасных собою, со всеми грациями и прелестями их фигурок, с их гладкой кожей и дымчатым ореолом пышных волос, а ведь в этом природном маскарадном костюме им приходится красоваться каждый божий день, привычно подперев перед зеркалом одно и то же личико одними и теми же ладошками.

И лишь изредка, поздним вечером, по возвращении с вечеринки или бала, на них из зеркала вдруг глянет совсем иное лицо: потрепанное, мятое, несвежее, всеми виденное-перевиденное и заношенное до невозможности.

Отказ

Когда, повстречав красивую девушку, я прошу ее: «Будь добра, пойдем со мной!» – а она молча проходит мимо, этим она как бы говорит: «Ты не герцог с победно-звонкой фамилией, не широкоплечий американец с осанкой индейца, с дивным разлетом твердо посаженных глаз, со смуглой кожей, омытой ветрами саванн и водами рек, бегущих к саваннам, ты не странствовал к Великим озерам и по ним, загадочным, бескрайним, раскинувшимся неведомо где. Так с какой стати, скажи на милость, мне, красивой девушке, с тобой идти?»

«Но ты забываешь – тебя тоже не катит по переулку плавно покачивающийся лимузин, и что-то я не вижу втиснутых в ладные костюмы кавалеров твоей свиты, что, благоговейно осыпая тебя хвалами и почестями, следуют за своей госпожой строгим полукругом; твои груди аккуратно упрятаны под корсетом, но твои ноги и бедра с лихвой вознаграждают тело за эту вынужденную стесненность; на тебе платье из тафты с плиссировкой, какие, спору нет, весьма радовали нас еще прошлой осенью, но сейчас-то, в такой старомодной хламиде, чему ты улыбаешься?»

«Что ж, мы оба правы, и чтобы не убеждаться в этом окончательно и бесповоротно, не лучше ли отправиться домой каждому поодиночке – не так ли?»

В назидание наездникам