Его мучило, что Габриэль с каждым годом все больше отдаляется от брата. Он знал, что Габриэль считает, будто он отдает предпочтение Юханнесу, и, по совести говоря, возможно, так оно и было. Просто иметь дело с Юханнесом было намного легче. Его шарм и открытость давали возможность обращаться с ним с мягкой снисходительностью, что позволяло Эфраиму чувствовать себя патриархом в правильном смысле этого слова. Юханнеса он мог сурово наставлять, благодаря ему он ощущал себя нужным, хотя бы для того, чтобы возвращать сына с небес на землю – ведь за ним постоянно бегало столько женщин. С Габриэлем все обстояло по-другому. Он всегда смотрел на него с презрением, что вынуждало Эфраима обходиться с ним с неким холодным превосходством. Он знал, что во многом виноват сам. В то время как Юханнес скакал от радости каждый раз, когда он проводил новую службу, где использовал мальчиков, Габриэль сжимался и увядал. Эфраим видел это и понимал, какую берет на себя ответственность, но делал это ради их же блага. После смерти Рагнхильд им оставалось рассчитывать только на его красноречие и шарм, чтобы не умереть с голоду. Благодаря счастливой случайности у него оказался такой природный дар, что все закончилось следующим: полоумная вдова Дюблинг завещала ему поместье и свое состояние. Габриэлю все-таки следовало бы побольше смотреть на результат, вместо того чтобы постоянно терзать его укорами за свое «ужасное» детство. Правда заключалась в том, что не приди ему в голову гениальная мысль использовать мальчиков на службах, они бы сегодня ничего этого не имели. Никто не мог устоять перед двумя очаровательными мальчиками, которые благодаря Божьему промыслу обрели дар исцелять больных и увечных. В сочетании с харизмой и даром красноречия, которыми обладал он сам, они были непобедимы. Эфраим знал, что по-прежнему считается в мире автономной церкви[25] легендарным миссионером, и его это невероятно радовало. Ему также нравилось, что народная молва наделила его вторым именем или, если угодно, прозвищем: Проповедник.