Пророчества книги Даниила: происхождение, история экзегетики, толкование. Царство святых Всевышнего и мировая история

И сказала Мария: величит душа Моя Господа,
и возрадовался дух Мой о Боге, Спасителе Моем,
что призрел Он на смирение Рабы Своей, ибо отныне
будут ублажать Меня все роды;
что сотворил Мне величие Сильный, и свято имя Его;
и милость Его в роды родов к боящимся Его;
явил силу мышцы Своей; рассеял надменных помышлениями сердца их;
низложил сильных с престолов, и вознес смиренных;
алчущих исполнил благ, и богатящихся отпустил ни с чем;
воспринял Израиля, отрока Своего, воспомянув милость, как говорил отцам нашим, к Аврааму и семени его до века (Лк 1, 46–55).

В этой, казалось бы, мирной песне рефреном звучит тема низложения сильных и надменных, коренящаяся в мессианской традиции. Божья милость для Марии – простой крестьянской девушки из галилейской провинции, которая станет матерью Мессии и которую «ублажат все роды», соответствует Божьей милости для народа Израиля, находящегося под игом имперского господства, но предназначенного Богом для победной миссии в мире[396]. Анализ текста песни Марии позволяет сделать вывод о ее тесной тематической связи с повествованием книги Даниила о Сыне Человеческом. Фактически все темы, заявленные в Дан 7, повторяются в песни Марии: падение мировых империй, вознесение слабых и смиренных, исполнение обещаний, адресованных народу Израиля, всемирное почитание его символического представителя (Сына Человеческого и Девы Марии). Очевидно, что в данном тексте Дева Мария выступает в роли, полностью соответствующей роли Сына Человеческого. Всемирное почитание дается здесь «уничиженному между людьми» (Дан 4), не просто еврейке, но и женщине и галилеянке, провинциальной крестьянке, представительнице группы, не имеющей никакого веса не только в обществе Римской империи, но и в иудейском обществе. Подобное переворачивание существующей социальной иерархии несомненно может быть связано с революционными изменениями, произошедшими в мире в XX столетии. Обратившись к богородичным явлениям, мы также можем увидеть в них яркое преобладание женщин-получательниц откровений, при этом женщин низкого социального статуса – провансальская крестьянка Бернадетта, подмосковная крестьянка Евдокия Андрианова, португальские девочки-пастушки. Во всех этих бедных провинциальных девушках и женщинах есть нечто общее с Девой Марией, бедной галилейской крестьянкой, представительницей народа, подчиненного власти Рима, и социальной группы, не имевшей власти и авторитета в собственно еврейской среде. Коронация Девы Марии, таким образом, может быть истолкована как символ социального подъема наиболее бесправных и угнетенных слоев населения мира, ставшего результатом глобальных социально-политических трансформаций, произошедших в XX веке.

Воцарение Девы Марии может быть осмыслено еще с одной принципиально важной стороны. Мы видим коронацию женской фигуры, которая как бы замещает собой мужскую фигуру Сына Человеческого. Дева Мария в христианской теологии есть идеальный образ женщины, реальная женщина, получившая высший и уникальный онтологический статус. Для раннехристианских апологетов и святых отцов Дева Мария – это «новая Ева», искупительница греха праматери человеческого рода, женщина par exellence, femina maxima. Именно женская фигура в символических событиях 1917 года неожиданным оказывается изображением Сына Человеческого, то есть носителя универсальной человеческой природы. Исходя из этого коронация Девы Марии может быть интерпретирована как знак происходящего в мире возвышения женского начала и, в первую очередь, женской половины человечества.