Пророчество Гийома Завоевателя. Часть 1

Король стукнул кулаком по опоре палатки, чуть не переломив ее…

Герцог Робер, как ни странно, тоже очень плохо спал этой ночью. Эго мучили кошмары. В них, этих жутких и леденящих душу снах, Робер видел себя каким-то жутким и изможденным стариком, хотя прекрасно понимал, что он – не старик. Он сидел в какой-то жуткой темнице, что-то вроде комнаты в башне, его длинные, рано поседевшие, волосы спутанными прядями опускались на плечи. Мышь, тихонько повизгивая, деловито и абсолютно безбоязненно, сновала по углам его крохотной камеры…

Робер проснулся весь в поту. Он с шумом выдохнул, вытер пот, стекавший с его лба.

– Кошмар какой-то! – Вздохнул герцог Робер. – Надо же такому привидеться!..

Герцог крикнул оруженосцев и слуг, приказав им подать воды для умывания и начать облачать его в доспехи. Слуги проворно исполнили приказания Робера и, через час, герцог любовался своим грозным видом в услужливо поданное и отполированное большое блюдо, на котором обычно подавали практически целиком жареного кабана.

– Да! Не врал мэтр Леонардо, предлагая мне приобрести у него эту кольчугу! – Вслух произнес Робер, осматривая свое отображение. – Ладно сидит на мне, словно влитая!

Он пошевелил плечами и помахал руками, проверяя, не стесняет ли кольчуга его движений.

– Великолепно! Просто великолепно! – Восхищался работой итальянских оружейников герцог Робер. – Надо же, как развивается оружейное дело в Итальянских городах! Уму непостижимо…

Слуги и оруженосцы услужливо и подобострастно поддакивали герцогу, льстя его самолюбию. Робер слушал краем уха их болтовню между собой. Из вооружения герцог решил взять с собой большой нормандский, его еще иногда называли византийский, щит. Он принадлежал его покойному отцу, и герцог после смерти забрал его себе, также как и меч, шлем и полные доспехи покойного Гильома Завоевателя. К несчастью для Робера, старая добрая кожаная броня его отца была слишком широка для него. Отец в последние годы своей жизни сильно располнел. Герцог Робер вывесил броню отца в парадном зале своего дворца в Руане. Там же он оставил и парадный шлем Завоевателя, украшенный двойной короной Англии и Нормандии, ограничившись боевым шлемом конической формы с короной герцогства, большим золоченым наносником и добротной кольчужной бармицей, прикрывавшей затылок и плечи.

Армия герцога расположилась в одном лье южнее города Кан, соорудив ночной лагерь. Все высшее духовенство и рыцарство Нормандии отозвалось на призыв своего сюзерена выступить в поход. Дядя Робера, старый монсеньор Може – архиепископ Руана, брат его отца Завоевателя, был вместе с ним. Кузены его покойного отца – епископы Лизьё и Авранша, убеленные сединами, но еще крепкие телом и духом прелаты, прибыли во главе своих многочисленных воинов. Сводный брат Завоевателя и дядя Робера – монсеньор епископ Байе Эд привел пятьсот тяжеловооруженных рыцарей. Епископ Эд был странной и удивительной натурой. Импульсивный и увлекающийся епископ был, пожалуй, как никто другой ближе по духу своему великому брату – Гильому Завоевателю. Епископ был мегаломан, мечтавший силой оружия своего сводного старшего брата создать мощную нормандскую империю, в которой он, ни много – ни мало, желал быть папой Римским. Об этом красноречиво говорил тот удивительный факт, относившийся к 1082 году. Папская курия была в ужасе, поверив слухам о том, что епископ Эд желает захватить престол Святого Петра в Риме, используя военную мощь неаполитанских норманнов, прочно завладевших Югом Италии. Эти слухи упорно «подогревал» страшный и хитрый король Неаполя норманн Робер Гюискар, или Робер «Хитрый», одно прозвище которого говорило само за себя.

Но, все эти грозные родичи Робера, плечом к плечу бившиеся рядом с его отцом, своим глазами говорили совершенно иное, нежели языком.

Все они, прибывая со своими рыцарями, заверяли герцога в верности и готовности вступить в бой, глаза же их говорили:

«Господи! Неужели брат пойдет на брата? Неужели нельзя миром договориться между родными братьями?»…

Робер, несмотря на мрачные сны, находился в прекрасном расположении духа. Он на совесть отстоял утреннюю службу, прослушал мессу и причастился Святыми Дарами. Понаблюдав за своим рыцарством, герцог убедился в его веселом и крепком духе, но, одна мелочь, немного огорчила его. Рыцарство сильно переживало возможность столкновения со своими братьями, имевшими земли по другую сторону Английского канала, как раньше называли Ла-Манш. Да и сам Робер, если честно, не сильно горел желанием скрестить мечи со своим братом Гильомом. Нет, герцог был не трус! Отнюдь! Вся его жизнь служила ярким доказательством того, что герцог, словно в каком-то сне, пытается доказать всему миру и уверить его в своей силе, благородстве и храбрости. Этот комплекс, его иначе и не назовешь, заставлял герцога совершать, порой, крайне необдуманные поступки. Один из таких «поступков» вылился в проклятие его отца, которое Завоеватель не снял с сына даже на смертном одре!