Пруст использует этот случай в своем романе «Жан Сантёй», и его часто анализируют, потому что находят в нем отражение не только тонкости отношений Пруста с матерью, но и иудаизм матери, хотя о нем писатель упоминал редко: «союз», при заключении которого разбивается стекло, – это брак мужчины и женщины. Довольно странно вообще говорить об этом, но особенно странно говорить об этом в контексте ссоры с сыном из-за его гомосексуальности. Неудивительно, что Прусту хотелось уйти и спрятаться под одеялом.
Кое-кого сильно раздражает, что Пруст не был образцовым открытым геем. (Говоря «кое-кого», я главным образом имею в виду Андре Жида, который, возможно, еще злился из-за того, что он, будучи издателем, отказался публиковать
Кажется, я слишком придирчива: ведь во времена Пруста все, конечно, было иначе. Кроме того, даже сегодня мы частенько обманываем себя, когда речь заходит о наших желаниях и нашей идентичности, чтобы поддерживать некоторые вымыслы о себе. Но все же в период, когда ситуация начала меняться, нежелание Пруста проявлять честность, которую он явно ценил в других аспектах жизни, позволило обвинять его в двуличности как при жизни, так и после смерти.
Многие критики утверждают, что в каком-то смысле Пруст «говорит» о прошлом и о будущем. Его творчество – это диалог с традицией, которая явно проявляется у Толстого, Флобера, Золя. Но оно также экстраполируется в модернизм Джеймса Джойса и даже магический реализм Габриэля Гарсиа Маркеса. Из творящих сегодня писателей ему больше всех обязан Карл Уве Кнаусгор[18]
, норвежский Пруст. Эссеист и критик Дэниел Мендельсон написал, что Кнаусгор «сжимает весь мир до размеров сознания рассказчика», и утверждал, что Пруст делает почти противоположное: он стремится выделить личный опыт из огромного холста в стиле романа XIX века. Мендельсон не ошибается. Но я думаю, что, читая этих писателей вместе, можно почувствовать их подобие. Они просто слегка по-разному настраивают свои объективы. Пруст завоевывает место в наших сердцах своей готовностью обратиться внутрь и выкачать – до капли – содержимое собственного мозга, чтобы нам всем было не так одиноко. Пруст уязвим, наблюдателен, интроспективен и направляет на мир собственноручно созданный объектив, который позволяет нам увидеть окружающее совсем в другом свете. Он противоположностьВозможно, я играю с рекурсией, и мне неловко даже думать об этом, но для меня чтение Пруста само по себе стало «моментом с мадленкой». Это чувство накатывает на меня, когда я читаю произведения других авторов. Порой оно оказывается настолько сложным и непостижимым, что я даже не понимаю его. Иногда я встречаю стихотворение, которое понимаю только на уровне эмоций, но совсем не понимаю умом. Еще бывает, что я читаю роман и, перевернув несколько страниц, вдруг сознаю, что не поняла ни слова, но книга мне, однако, нравится. Тогда я думаю: «О, это прямо как читать Пруста», – и возвращаюсь в моменты, когда впервые терялась в
3.