Прощай, грусть! 12 уроков счастья из французской литературы

Почему нам, иностранцам, кажется, что мы в этом нуждаемся? Почему нас тянет к другой культуре? Почему мы просто не отдаем дань собственной культуре? Почему мы склонны полагать, что чужая культура интереснее? Может быть, любовь к своей национальности кажется нам проявлением эгоизма и стремления самоутвердиться, поэтому мы предпочитаем восхищаться чужой? (Впрочем, скажем честно, французы, судя по всему, ничуть не возражают.) Для меня «французскость» воплощает мечту длиною в жизнь о том, что, если бы мне повезло родиться в другом месте, я была бы гораздо лучше: легко оставалась бы стройной, у меня были бы блестящие волосы и длинные загорелые ноги, а еще отличный вкус в одежде, музыке, искусстве, мебели и литературе. Когда я переехала в лондонский дом, где живу сейчас, у меня случилась истерика в местном магазине плитки (с ироничным названием «Плитка мудрости»): у меня глаза разбегались из-за гигантского количества белой плитки, из которого мне нужно было выбрать подходящий вариант для ремонта в ванной. «Как вы вообще работаете со всей этой плиткой? – кричала я на продавца. – Она же вся одинаковая!» Будь я француженкой, мне бы вообще не пришлось раздумывать, какую плитку покупать в «Плитке мудрости», я бы просто это знала.

Разумеется, я понимаю, что многие писатели из этой книги тоже впали бы в истерику в «Плитке мудрости». Бальзак устроил бы скандал из-за недостатка кофе. Мопассан занялся бы сексом с проституткой в туалете для персонала. Но, осознав это, я испытала истинное счастье. Само собой, не от того, что французский писатель-сифилитик мог бы заняться сексом в «Плитке мудрости». Я говорю о том, что моя одержимость французами немного фальшива и немного печальна и что она больше говорит обо мне, чем о французах, но в этом нет ничего страшного. Французские писатели показали мне, что люди, которых я возвожу на пьедестал, стоят на глиняных ногах: они безрассудны и недальновидны, и вообще, как и все мы, они всего лишь люди. Но именно благодаря этому их можно приводить в пример. В конце концов, ведь это и притягивает меня к ним самим и их сочинениям: они сложны, противоречивы и неоднозначны. Их уроки счастья совсем не такие, как в книгах по саморазвитию. Эти уроки не всегда понятны с первого прочтения и всякий раз, когда мы возвращаемся к ним, предстают разными. Герои в этих книгах точь-в-точь такие же непредсказуемые и многослойные, как люди, с которыми мы вступаем в отношения в реальной жизни.

В мой рассказ о безнадежно романтичных французских писателях, ищущих счастье, не вписывается и то, что многие из них занимались не только творчеством и, возможно, даже не считали себя писателями – и уж точно не исключительно писателями. Их книги отражали вопросы, которые они поднимали и другими способами: писательство было для них возможностью продвинуть свои идеи и добиться «победы» своего мировоззрения. Часто они прибегали к нему от отчаяния, а не потому что были преисполнены страсти и энтузиазма. Бальзак, по сути, писал, чтобы выплачивать долги. Виктор Гюго – в дополнение к своей политической карьере и, похоже, предпочитал поэзию прозе. Франсуаза Саган хотела позлить родителей и пробудить зависть в школьных друзьях. Шодерло де Лакло повезло: он создал одну книгу, которая захватила умы в конкретный момент времени. Разумеется, есть и «чистые» писатели, как, например, Дюрас и Флобер, и они не могли бы быть никем иным. Но в целом биографии всех этих писателей – и истории персонажей, которых они создавали, – свидетельствуют о полной неразберихе и хаосе жизни. Едва ли хоть кто-то из них идеален. Едва ли хоть у кого-то есть план. Едва ли хоть чью-нибудь жизнь стоит полностью копировать.

Это противоречит идее о том, что нужно притворяться французом. Согласно этой логике, притворяться не стоит никем. Но даже теперь, когда мне ясно, что хитростью ничего не добьешься, я не готова отказаться от этой стратегии. Я хотела бы и того и другого, или, как говорят французы, «avoir le beurre et l’argent du beurre». («И масла купить, и денег не истратить».) Я могу жить с правдой, но при этом не снимать розовые винтажные очки Yves Saint Laurent, найденные на Etsy. Если что, сейчас я как никогда готова нырнуть во «французскость» с головой. Ведь если в французах нет ничего особенного, то они, по сути, ничем не отличаются от нас… В таком случае стать одним из них проще. Теперь, когда мне хорошо за сорок, я порой думаю: «Возможно, когда мне стукнет пятьдесят – или шестьдесят, – я скажу, что отныне буду откликаться только на имя Вивианна». Думаю, Стендаль бы одобрил…