Прощай, любимый Дрезден-Сити! (СИ)

Но злой рок неумолимо и коварно преследовал Алексея. Ни одной своей картины он не мог нигде выставить - не нравились они чем-то музейщикам. Пробовал Алексей их продавать на улице - никто их не купил, и в довершение всего милиция согнала его с места. Деньги таяли на глазах, скандалы в доме по этому поводу разгорались всё громче и громче, надежда заработать своим творчеством канула в пучины мрака и безнадёжности, а вдохновение покинуло его окончательно, уступив место отчаянью и злобе на мир, который Алексея не принимал.

В тот роковой день 1956 года, Алексей опять поскандалил со своей женой.

- Сколько это может продолжаться, Лёша? - кричала она - твои дети голодные сидят давно, я забыла, когда в последний раз носила хорошее платье, а ты не можешь толком заработать даже себе на хлеб.

- Дорогая, ну подожди ещё немного, всё наладится! - умоляющим голосом отвечал ей Алексей.

- Наладится? - ещё сильнее впала в отчаянную истерику жена - Сколько раз я слышу это `наладится', а всё становится только хуже, хуже и хуже. Значит так - или ты бросаешь свою мазню, и устраиваешься работать или же я забираю детей и ухожу от тебя! НАВСЕГДА!

При слове `мазня' Алексей побагровел от злости и схватился за лежавший на столе нож.

- Мазня, говоришь? - закричал он - Я так и знал. Ты такая же, как и все, ты, никогда меня не понимала и не хотела понять! УМРИ, ТВАРЬ!

И с этими словами он вонзил в жену нож. Та, взглянув на мужа диким взглядом, задрожала в предсмертных конвульсиях и испустила дух. Отбросив труп от себя, Алексей ворвался в детскую комнату и зарезал их под их собственные вопли.

После той жуткой расправы Алексей, терзаемый угрызениями совести, смастерил на люстре петлю из ремня, и через минуту его тело само болталось там в этой петле в предсмертных конвульсиях, пока недостаток кислорода не сделал своё дело.

С той поры обитатели Дрезден-Сити часто стали видеть мерцающие огоньки в пустой квартире Дома со Шпилем, слышать грохот ставней, женское пение, звук колокольчиков, которые когда-то вешали над колыбельками и детский плач.

`Семья художника всё никак успокоения не найдёт!' - говорили суеверные.

И мало, кто решался даже заглядывать туда - не то, что селиться в той проклятой квартире. А те, кто решался, как правило, сходили с ума от ужаса, навеки отпечатывавшегося на лице, а порой и преждевременно седели и старели. Некоторые и вовсе погибали при крайне загадочных обстоятельствах.

Так с тех пор Дом со Шпилем приобрёл в Дрезден-Сити славу мистического и одновременно дурного места, которое лучше всего было обходить стороной.

А картины художника в ту кровавую ночь самовоспламенились и сгорели дотла, и никто никогда не увидел, что же за картины писал Алексей, которые стали причиной его падения и смерти его семьи.

* * *

`Да ну тебя, Саша - сказал я сам себе - что ты во всякие басни веришь, как дитя малое? Тут уже давно просто бомжи обитают, потому в той квартире всё так запущено'.

И пошёл я дальше по проспекту Ленина аж до самого ДМК. Попалась мне по пути ещё пара аптек, но не нашёл я того, что искал и в них.

Разочарованный своим `уловом', я развернулся и, в конце концов, пошёл обратно на свою вписку. На пересечении Ленина и Аношкина я снова увидел всё ту же рекламу Хомы Чайковского на щите.

- Всё лыбишься, паскуда! - процедил я сквозь зубы и продолжил себе путь домой.

Едем в Днепр

- Сань, ты хочешь со мной в Днепр, сгхонять? - спросил меня Вадик.

В тот вечер, когда было сделано предложение ничего из ряда вон выходящего не происходило. Мы ужинали, стареющая Абрикоска медленно и обречённо опустошала свою миску. И только белая кошка, которую я лично прозвал Альфа - Самкой за стремление доминировать над всем животным миром тёти Даши в доме (что выражалось в изгнании всех остальных кошек) пыталась подлизываться то ко мне, то к Вадику в надежде заполучить хоть какой-то деликатес с хозяйского стола. Но после брошенного им `брысь' Альфа-Самка немедленно и с нескрываемым разочарованием удалилась.

- Ну шо, Сань? Поедем в Днепр?

- Конечно! Почему бы и нет! - ответил я без лишних раздумий.

- Я забыл - сказал Вадик - ты в Днепропетровске вообще был?

- А как же? В детстве мои предки ездили туда на базар закупаться, и часто брали меня с собой.

То было правдой. Меня одно время часто брали в областной центр. До сих пор в моей памяти всплывают картины с участием старенького голубого Форда Эскорта, на котором мы ездили туда и обратно, бесконечных Ace of Bace, E-Type, Ветлицкую и Кая Метова в магнитоле, сопровождавших наши трипы, недолгий путь по шоссе, прорезавшему жёлтые поля, степи и лесополосы и конечно же Днепропетровск казавшийся мне увеличенной и от того ещё более уютной версией Дрезден-Сити. Вот только походы по базарам приедались довольно быстро.

- Смотри - предупредил меня Вадик - я ж за тебя гхоловой отвечаю, не твори там херни и не перебагхай дорогху когда не надо.

- Вадик - говорю я - я что - в большом городе не живу? Я там знаю, когда перебегать дорогу, а когда нет.

- Ну, смотри, Санёк! Моё дело предупредить!