Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы

Безлюдье придало женщине смелости: она устремила взгляд в бездонное светлое небо и тихо запела. Вскоре она ощутила чье-то присутствие и замолчала. Беспокойно озираясь, откинула со лба волосы.

Никого! Только с манежа до ноздрей её донесся запах навоза – прежде она его почему-то не замечал. А в следующий момент перед ней возник грязновато-белый конь: понурая морда, седые бока, обвислый хвост и нелепо вздернутая надо лбом челка. Лошадиный глаз с надеждой смотрел на припозднившуюся зрительницу, пытаясь задержать ее внимание. И тут же в стылом вечернем воздухе послышалось ржанье, и в этих дрожащих звуках женщина распознала жалобы коня на одинокую судьбу. Она вздрогнула и решилась – два одиночества шагнули навстречу друг другу. Женщина подошла к коню вплотную, коснулась его запыленной шеи: «Да, дружок, давно щетка не касалась твоей холки. Ясное дело, ты ведь ничей. Я тебя понимаю – ведь я тоже ничья». Бывшая конница подняла с земли свою бейсболку и прошлась ею по морде лошади, смахивая пыль, затем протерла впалые бока.

– Вот-те раз! Да ты вовсе не белый, а рыжий! Помнится, на таком же гнедом красавчике стартовала я в тот, последний раз. Я не дошла тогда до финиша, но перстенек стал мне утешительным призом – призом за поражение.

Уши коня дернулись, и снова жалобное ржанье раскололо вечернюю тишь. На этот раз женщина услышала просьбу, не оставлять его одного, не уходить.

Выброшенная жизнью из седла наездница с сомнением окинула взглядом плоскую фигуру: «Нет, я еще не выжила из ума, чтобы возиться с этой доходягой». Но вопреки разуму и доводам рассудка, она припала губами к шершавым ноздрям. И вдруг, и вдруг…. Она почувствовала струи ответного тепла, бегущими от лошади к ее телу. Горячий ток крови согрел ее застывшие ноги, в груди заиграли колющие искорки странного чувства, а следом послышался едва уловимый раскат колокольного звона. Может, именно так и зарождается последняя любовь? Женщина царапала нежную кожу пальцев о наждачную морду лошади, а губы животного ранила своим перстеньком, но не замечала этого. Она слышала лишь удары колокола – или это колотилось ее собственное сердце?

Сумасшедшая и счастливая, женщина отпрянула назад, подозрительно осмотрела посвежевшего от ее ласк коня и неуверенно спросила:

– Это ты, волшебный, сивка-бурка, пробудил во мне жизнь? Ты вернул мою юность? – зрительница чувствовала себя как на первом свидании или… как на первой встрече с конем, что, по сути, одно и то же. Это невероятно! Рядом с этой, нарисованной на фанере лошадью, она просиживала вечерами, полагая, что перед ней неодушевленное существо. Но сегодня….

Конь тряхнул головой и попытался лизнуть лицо новой хозяйке. Затем взметнул морду вверх и снова заржал – теперь радостно и безоглядно. И это ржанье потонуло в симфонии проснувшегося мира. Слушая ее, женщина забыла, кто она и зачем живет на этом свете, и уже не думала о своей ненужности и одиночестве. Ей открылось незримое присутствие того, кто был с нею всегда. Он призывал смотреть на мир так, словно видишь его в последний раз. Только острота прощания наполняет мир подлинной жизнью и дарит нам абсолютную любовь. И нет в таком мире старых и увечных – все молоды, прекрасны и любимы.

Переполненная восторгом и любовью женщина распростерла руки, охватила круп скакуна, ткнулась лбом в его горячую морду. Фанерный щит покачнулся под натиском ее безудержных эмоций. Нарисованный конь нервно вздрогнул раз-другой и вырвался из оков мертвого дерева. Наездница и конь соединились в едином порыве и взмыли вверх, в светлое небо над соснами. И, пока не закончилась эта белая ночь, полет этот длился и длился.