Прощай, Сколопендра!

Сейчас он опирался на метлу: такую — же иссохшую, корявую — но вполне рабочую. Вот еще что: лапсердак — с чужого плеча. Но «чужие плечи» были гораздо шире (так что он в нем — напоминал Филимона.) Были еще пятнистые штаны, выброшенные каким-то воякой после трудоемкой операции захвата.

Мужик пожевал губами, призывая к вниманию. Потом он долго глядел в пронзительно голубое небо… И наконец — сделал вывод:

— Катись. Территория запретная.

— А почему — «запретная»?

Он пожал плечами: «откуда я знаю?»

— Нельзя. — Мне друга ждать… — Я сыпанул ему мелочь в заскорузлую ладонь. — Вот, не суетись. Скоро — уедем.

Он задумчиво рассмотрел подношение, сгреб в карман, что-то там себе домыслил — и раздраженно отмахнулся от ненужных соображений. Потом сел в тенек. Но перед этим — достал из списанных штанов плоскую флягу — и удивленно изучил ее на свет.

— За тебя, сынок! — Выдал вдруг дворник. — За таких, ка ты.

И он хлебнул своего заздравного пойла. Ну не сволочь? Что он имел в виду, ЛЮ-Ю-ЮДИ? Еще и трофей свой с помойки — классную эту шапчонку, стянул с затылка и прикрыл свою наглую рожу. И вдруг эта иноземная шапка прилипла к его харе, засосала под себя… — и начала расти. БЫСТРО, как возможно только во сне (ну — или там в фильме ужасов!); и выросла и сама стала стеной и — нависла!.. А забор этот и вовсе загородил все пространство…Еще я ничего на понял, а сверху — уже наезжала исполинская морда с вылупленными очами-дирижаблями…

Я забил руками, ища рычаги — но вокруг была только странная пустошь из протертого коленкора.

— Ну что! — Загрохотало надо мной эхо. — Есть у тебя такое увеличительное стекло, пацан?

— Гошка! — Выдохнул я. — Скотина! Верни меня!..

— А вот с этим, пожалуйста, к мамке…Так я тебя и передам: в спичечном коробке со всеми удобствами!

…И вдруг я с ужасом подумал: а ведь с него станется! Вспомнит все тычки и подзатыльнички — и останусь я букашкой. Еще и проглотит невзначай: он их любит, букашек!

— Это же шутка? — Запаниковал я, ползая по старому сиденью. — Это великолепный прикол, да, Гошка?..

— Пока, конечно, Гошка…Запоминай, человек…ТЕТТИГОНИОИДЕА — вот мое клановое имя! И стану я кавалер Тэтти-Гон из славного рода Длинноусых! Но это — не сейчас; когда пройду экзамен. И получу самую главную должность на планете Цветущий Луг…Впрочем, ты можешь иногда называть меня так: Тэтти-Гон… Когда никто не слышит.

Заболтавшись, он так шумно вздохнул, что меня чуть не выбросило шквалом из кресла…Вот бы он потом меня искал!

— Тэтти-Гон, — произнес я торжественно, ухватив самое важное из его выступления. — Отныне мы с тобой — друзья. Всепланетно — и навек!

И тут же я ощутил, как моя взмокшая спина буквально прилипла к спинке кресла…А сам я, букашка недостойная, обеими руками цепляюсь за подлокотники, а не катаюсь у их драной подошвы. И я просто сидел, радуясь уже тому, что небо — далеко, а сердце во мне стучит ровно.

Напротив, закрыв бейсболкой лицо, замер дворник. Вот он медленно-медленно стянул с лица занятную свою кепочку… А глаза все-равно были замурованы страхом. С трудом он развинтил себе веки — и очумело уставился на коляску.

…На меня — большого и красивого.

— Черт-шайтан — дъявол… — Пробормотал он, отряхиваясь от морока. — Ты — опять здесь?

— Я — всегда, — сказал я свое любимое. — Я буду с вами вечно!

Он поискал рядом свою надежу: но пойло его уже впиталось в местную землю.

Едва мы выехали на Набережную, как я не утерпел: пережитый страх потребовал сатисфакции.

— Тэтти-Гон, уважаемый потомок…ну — ты сам знаешь, какой по счету… Какое у вас — самое известное ругательство на планете?

«Чтоб ты съел сколопендру!..»

— А еще — хуже?

«Чтоб тебя съела сколопендра!..»

— И это все?

«Нет…Есть и страшнее между кавалерами: «Ты — настоящая Сколопендра!..». И тогда — дуэль.»

— Насмерть? — Оживился я.

«Нет. Позорное тавро: вплоть до исправления. Поэтому: в тайном месте.»

…Не, ну — какие они заносчивые на этом своем Цветущем Лугу…Я знаю: у нас то же были каторжники — с клеймом на лбу. Так они его сами выжигали: огнем! И — никаких вторых шансов!

7. Айше

Айше: высокая и недоступная

Айше — это моя тайна.

Встретились мы судьбоносно. Гремела музыка: город праздновал открытие летнего сезона. У наших предков то же был «африканский сезон»: и мы в толпе пробирались, как птицы между колосьями.

Наконец я прибился к Чернобыльскому скверу (где каменный мальчик запускает каменного журавлика): отсюда мы с Лехой должны были слушать концерт.

Прибыл Леха не один: его — здорового лба! (ну — это применительно к росту…), сопровождала неунывающая бабушка.

Мы с Лехой с виду — никак не «бледные заморыши»: руки — весла, «грести» — то есть управлять рычагами или колесами, можем прекрасно (когда поблизости нет «ходячих» — такие гонки устраиваем: никакой сестре, а уж тем более — старушке! ни в жизнь не догнать.)