Прощай, творение

Артем возвращается, проводив Раду и его учениц. Франц так и не успел попрощаться с Кристанией, и это его расстраивает. Франц не чувствует себя больным, просто очень слабым. И если не задумываться, то наоборот, кажется, что он выздоравливает после долгой болезни. Осталось еще денек полежать и снова встать на ноги. Артем говорит:

- Чувак, ну что ж ты так, а?

Франц разводит руками, виновато и смущенно улыбается.

- Это я, правда, зря.

Они с Артемом садятся на холодные ступеньки перед входом в Аменти одновременно, и Артем говорит:

- У нас есть такая примета - посидеть на дорожку. Вы с Гуннаром куда?

- Доделаем дела. Ему надо передать кому-то организацию, а мне - рассказать надежным людям о своих исследованиях и созданных лекарствах.

Франц ловит скептический взгляд Артема, потом мотает головой быстро-быстро:

- Не переживай, это приятные дела. Я всегда мечтал, чтобы кто-то узнал о том, что я создаю!

Франц замолкает, и Артем тоже ничего не говорит. И все же Францу хорошо рядом с ним, вовсе не неловко.

- Я думаю, - добавляет Франц после паузы. - Я все совершенно правильно сделал. Был бы у меня шанс, я бы снова так поступил.

- Как?

- Как благородный человек, не эгоистичный и не злой. Думаю, это был экзамен для нас от Шаула. Если результат для него был равноценен. И я рад, что мы с тобой познакомились.

Артем сглатывает, и Франц думает, только бы он не зарыдал, а то Франц тоже того и гляди. Не оттого, что ему страшно или плохо. Просто грустно, когда что-то заканчивается. Скоро пойдут титры, придется покинуть зал, а денег на следующий сеанс у Франца уже нет. Впрочем, он пересмотрел все фильмы, которые только мог, купив бесконечное множество билетов.

Ведь все могло закончиться и гораздо раньше. Лучше тихо и спокойно, завершив свои дела, умереть без боли в сто двадцать девять лет, чем в двадцать пять задохнуться от крови.

- Кристания мне вот телефон дала, - говорит Артем. - Ты бы ей позвонил.

- А если она трубку бросит?

А потом Франц и Артем одновременно говорят:

- Да какая теперь разница.

Только Франц смеется, а Артем нет.

- Не переживай, - говорит ему Франц. - Мы ведь точно знаем, что есть призраки, правда? Значит, после смерти мы не исчезаем навсегда. Если я стану призраком, то свяжусь с тобой обязательно.

- Пароль? - спрашивает Артем.

- Я непременно запутаюсь в шторах, потому что даже призраком буду неудачником, это и станет паролем. А вообще ты знаешь, я, может быть, успею изобрести какое-нибудь лекарство от этого. Поддерживающее остатки магии, понимаешь? Так что все может быть, давай не отчаиваться с тобой.

Артем улыбается, понимая, наверное, что вовсе это не правда. Но Франц действительно попытается.

Едва успев записать телефон Кристании, Франц слышит голос Гуннара.

- Пойдем, времени у нас не так много.

Гуннар не теряет присущего ему самообладания и в этой ситуации.

- До свиданья, Артем, - говорит Гуннар, и, кажется эта элементарная вежливость - то самое теплое, на что Гуннар способен и чем ему хочется поделиться. Впрочем, слова "до свиданья" в контексте ситуации звучат не лучшим образом. Гуннар выходит первым, Франц его нагоняет, обняв Артема напоследок. Пока они идут по мосту, с неба падает снежок, первый и мягкий. Хорошо, что они застали снег. Франц вот всегда любил зиму. Зимой мир становится очень красивым.

- Мы с тобой успеем закончить дела, как думаешь?

- Не знаю, сколько у нас осталось времени, Франц. Мы сделаем все, что в наших силах. Этого достаточно, - говорит Гуннар.

- Тебе жалко нас с тобой? - спрашивает Франц неожиданно для себя самого.

Гуннар вдруг смотрит на Франца, потом улыбается ему уголком губ и приобнимает за плечо.

- Мы с тобой не поддались эмоциям, не поддались страху и поступили разумно. Почему мне должно быть жалко свободных людей так достойно проживших свою жизнь?

Даже сейчас Гуннар не хочет упомянуть, что это Франц отговорил его поддаваться эмоциям, страху и поступать неразумно. Снег кружится у них над головами, и его мягкие островки уже обосновались на земле. Франц надеется, что в Берлине тоже начинается сейчас зима.

***

Айслинн было всего одиннадцать, когда мать сказала, что больше не станет кормить ее просто так. Айслинн и подумать не могла о том, чтобы сказать, что не выбирала рождаться в этот мир, что не виновата в слабости матери. Она могла удавить Айслинн, и всем было бы лучше.

Айслинн думала об этом, слова проносились в ее голове, но не произносились вслух. Айслинн уже давно торговала собранными в лесу ягодами, подметала чужие лавки, получая свои жалкие деньги. Но мать, конечно, говорила не об этом.

Мать хотела, чтобы Айслинн стала той же, кто и она. И Айслинн стала, потому что не было у нее никакого другого выбора. И мысли не было, что может быть как-то по-другому.

Они жили у моря, множество кораблей приходило в порт, и множество мужчин искало удовольствий в их городе - заработок всегда был хороший. Мать, не задумываясь, отдавала ее в руки каждому, кто просил. Айслинн никогда не запоминала их лиц, голосов, пальцев.