Прощай, творение

Гуннар ждал удара в любой момент, ждал боли и смерти. Ему было семь, ему было страшно, ему так не хотелось умирать. Но Гуннар висел вниз головой, его щиколотку охватывала крепкая веревка, а в голове его билась кровь, билась сильно, как штормящее море.

Гуннару нельзя было плакать, показывая страх и горе, которые плескались в нем. Ему была оказана великая честь, он был жертвой для главного из богов. И он должен был испытывать радость от скорой встречи с ним.

Но не было, не было никакой радости, только страх и злость на тех, кто поступил с ним так. Где-то там, в толпе, Гуннар слышал и детские голоса, они кричали, они смеялись.

Завтра они тоже будут кричать и смеяться, а Гуннара уже не будет. Внутри у него не будет биться кровь, сердце его остановится навсегда, а глаза станут слепы и неспособны на слезы.

И ничего не останется, а они будут жить дальше. Они вырастут, женятся, станут мужчинами, потом станут героями, потом станут мертвецами. Гуннар же совершит скачок из ребенка в мертвеца сразу, так ничего в жизни и не узнав.

Гуннар пытался поймать последние, ускользающие от него минуты, он точно знал, что других у него не будет. Гуннар представлял себе вкус мяса, зажаренного на костре, представлял касание солнца, представлял радость, когда выпадает снег, представлял мягкость только что испечённого мамой хлеба, и ощущение, когда засыпаешь в спокойствии.

Есть столько всего, что он так любит. Есть столько всего, что он непременно бы полюбил, став взрослым. Как же хотелось Гуннару стать мужчиной, как хотелось дожить хотя бы до пятнадцати лет, как хотелось сражаться с другими мужчинами и умереть в бою.

Гуннар крепко-крепко зажмурился, чтобы не заплакать. Он не хотел, чтобы они видели, как он боится, как мечтается ему стать взрослым, как хочется, чтобы его отпустили. Гуннар должен был быть сильным даже и особенно, если у него больше ничего не осталось, кроме этих секунд.

Когда уже, думал Гуннар, когда же, нельзя ведь столько ждать. И тут же думал: вот бы время остановилось, вот бы бог, если он так хочет получить жизнь Гуннара, сам спустился за ним и забрал его. Только бы не почувствовать, как копье входит в тело. В его здоровое тело, которое так хочет жить. Он не умрет сразу, это Гуннар знал. Он будет сопротивляться смерти, и тем самым длить боль, которую придется испытать.

Крики становились все громче, рев огня больше не заглушал их. А потом все затихло в один момент, и Гуннар услышал вдалеке шум холодного, неприветливого моря.

Он открыл глаза, чтобы увидеть того, кто принесет ему смерть и узнать, когда он занесет копье. Гуннару не хотелось, чтобы смертельный удар пришел неожиданно, будто бы ниоткуда.

Но перед ним стоял вовсе не человек с копьем, перед ним стоит старик в чужестранном одеянии. Как его не убили? Кто он такой? Может это бог услышал его страхи и мечты, может он пришел живым забрать его с собой?

Гуннар смотрел на старика, запоминая его черты. А потом сознание стало покидать его, и напоследок Гуннар успел подумать, что бог не хочет освобождать его от смерти, но сделает так, чтобы Гуннар ничего не почувствовал.

Сознание ускользало, терять его было страшно, ведь он никогда не придет в себя.

Впрочем, Гуннар очнулся в постели. Старик сидел рядом с ним, и как только Гуннар открыл глаза и пересохшими губами попросил воды, старик напоил его вкусной, холодной, чистой, прекрасной водой из кубка.

Гуннар подумал, что бог забрал его, но он был в доме своих отца и матери, откуда его так давно увели.

- Что...- начал было Гуннар, не зная, что сказать дальше.

- Я убедил людей твоего народа отдать тебя мне, - говорил старик. - Меня зовут Тьери, и я колдун.

Колдуны очень уважаемые люди, страшно, наверное, им перечить, подумал Гуннар. Наверное, теперь колдун сам принесет его в жертву. Тьери будто угадал его мысли и страхи, покачал головой. У него были очень ласковые глаза.

- Разумеется, нет.

Он хорошо говорил на языке Гуннара, и все же чувствовалось, что этот язык для Тьери не родной.

- Я не принесу тебя в жертву. Ты будешь жить, вырастешь и станешь моим учеником. Я хочу воспитать тебя, Гуннар. Будешь мне сыном?

- Ты не зарежешь меня? - уточнил Гуннар настороженно.

- Нет, - терпеливо повторил Тьери. - Я воспитаю тебя, и ты будешь мне родным.

Гуннар замер, будто бы не совсем понимая, что Тьери имеет в виду. А потом, в последний раз в своей долгой жизни, Гуннар позволил себе зарыдать. Зарыдать горько, страшно и обреченно. Нет, нет, его больше не охватывало отчаяние, все закончилось. Но Гуннару хотелось выместить свой страх. Как стошнить желчью, когда тебе очень плохо.

Он получил лучший подарок - собственную жизнь и не хотел начинать ее, пока она отравлена страхом.

***

Франц уж точно не ожидал, что Гуннар будет обниматься с Раду. В конце концов, кажется, они терпеть друг друга не могли. Впрочем, теперь это все равно. Все всех простили, потому что больше нет времени злиться. Франца вполне устраивает.