Прощай, творение

И голос ее вторит голосу актера, которого она выдумала до мельчайших деталей, до привычек, ритма дыхания, манеры держаться. Сначала Габи, кажется, будто сейчас она потеряется, ведь картинка, которую она внушает зрителям становится для нее на секунду, ровно на секунду более реальной, чем настоящее.

Массовые иллюзии получаются лишь в одном случае: когда Габи держит баланс. Стоит ей перестать верить в то, что она показывает, и картинка растает, оставив голую, пыльную сцену.

Сама возможность такого поворота электрическим током проходится по нервам.

Но другая крайность не менее опасна - можно потеряться в созданной реальности, перестать различать вымысел и правду. Хуже этого быть, думает Габи, совсем ничего не может.

И соблазнительнее этого тоже.

Габи долго готовит спектакль, она представляет его во всех подробностях, прогоняет от лица каждого из актеров, снова и снова, вплоть до мельчайших деталей вроде падения света на зеркальный цветок на груди у Шарлотты Корде.

Пока у нее получился всего один спектакль, но она продумала все - летящее платье Шарлотты, ее сонную улыбку и острый нож, перчатки на руках Симоны, в которых она прикасается к Марату.

Все имело значение, все было важно, каждую деталь Габи разбирала тысячу раз. Симона ходит в перчатках, потому что на самом деле она боится Марата, боится того, что он делает и кем является. Она боится заразиться не только болезнью, но и его пылом.

Маркиз дэ Сад должен, конечно, сидеть позади, его глаза должны быть завязаны, он выключен из жизни Франции, находясь в заточении клиники.

Габи создала все сама, и ей не нужен был никакой реквизит. Зрители видят спектакль, целиком и полностью поставленный в ее голове. Зал маленький, рассчитанный человек на пятьдесят, чтобы их было легко поймать. Альбрехт просто делает их невидимыми, они выходят на сцену, и Габи ловит аудиторию на крючок. Они внимательны, а потому - открыты.

Маленький авангардный театрик, незаметный театрик с несуществующими актерами. Театр одного режиссера.

Но Габи уверена, однажды она сделает свое Великое Шоу.

Габи балансирует на грани между декорациями психиатрической больницы - мрачными, громоздкими, и пустой, запыленной сценой.

Альбрехт говорит:

- Не боишься, что однажды все узнают, дорогая? Вдруг какой-нибудь режиссер пожелает пройти за кулисы? Или явится налоговая? Да что угодно может случиться!

- Ничего не боюсь! - смеется Габи, снова переключаясь. Параллельно в голове у нее продолжает играться спектакль. - Я же сваливаю отсюда к чертовой матери.

Выручку от билетов Габи и Альбрехт делят пополам, хотя немного там остается после оплаты аренды помещения. По крайней мере, актерам не надо платить.

Впрочем, Габи делала бы все и бесплатно. Однажды она выкупит театр огромный, как пять таких вот маленьких театриков, и люди будут выходить после Великого Шоу, рыдая и смеясь, в совершеннейшей истерике.

Габи видит, как молодая пара на задних рядах пытается совместными усилиями развернуть шоколадку и показывает им язык.

- Глупышка, а вдруг ты оттуда не вернешься? - спрашивает Альбрехт.

- Ты сегодня критик.

- Да, я твой внутренний критик. Делаю работу, которую твоя внутренняя Габи выполнять не способна.

- Не зли меня, а то все увидят, что король-то голый!

Альбрехт ее лучший друг, то есть самый лучший из всех. Он куда хитрее и изворотливее, чем Габи, но и куда милее нее. Альбрехт умеет людям нравиться, оставаться мягким и хорошим для всех, не будучи хорошим ни для кого.

- Я просто советую: сбеги. Тебе не нужно туда ехать. Не знаю уж, что твоему чокнутому Учителю понадобилось на Карпатах, но это не ваше с Кристанией дело.

Альбрехт вот от своего Учителя сбежал. Как еще раньше сбежал от родителей. На вид ему не дашь больше двадцати двух, но с момента его Рождения прошло уже больше тридцати лет.

- Дорогой, ты ищешь оправдание бессмысленным побегам. Все равно, что пить за день защиты китов! А у меня есть принцип - я бегу только от реальности, но не от проблем.

- Даже если проблемы не твои?

Габи только пожимает плечами, она смотрит на зрителей и одновременно на свою Шарлотту Корде. Ее Шарлотта похожа на саму Габи, только все-таки повзрослевшую. Габи шепчет вместе с ней:

- Честно скажу: для меня это внове - ложиться под нож за пролитие крови.

- Ты меня не слушаешь, да? Ну и не слушай.

Альбрехт откидывается назад, ложится. Его цветастая рубашка задирается, обнажая подвздошные косточки.

- Может, они вас в жертву этому божеству принесут. Как ты, думала об этом?

На языке у Габи вертится что-то обидное. Вроде того, что Альбрехт так и не понял, что значит Учитель, потому что его собственный был ублюдком, но Габи молчит.

- Не думала, - отвечает она через некоторое время. - И не собираюсь об этом думать. Быть такого не может.

Альбрехт привык не доверять никому, иногда даже себе самому. Сам себя обмануть можешь еще хуже, чем другие тебя обманут.

Габи некоторое время сидит спокойно, а потом вскакивает, выкрикивая финальную реплику:

- Учитесь видеть и думать! Учитесь бороться! Последнее слово будет за вами.