Прощай, творение

С моста Берлинский вокзал похож на какой-то футуристический кукольный домик, кишащий механическими, подвижными куколками, спешащими по своим кукольным делам.

У сестры Франца был кукольный домик в детстве, дорогой и очень красивый. Так вот, она разломала его ногой.

С тех пор Франц с настороженностью относится ко всему излишне красивому - у людей с неизбежностью появится желание это разрушить. Так уж устроены мы все на этой планете.

Гуннар идет прогулочным шагом, не только будто никуда не может опоздать сам, а будто опоздания в мире вообще невозможны, само это слово изъято из всех словарей.

Франц спрашивает:

- Куда мы едем, Гуннар?

- Ты, - говорит Гуннар. - Посмотри билет и сразу разберешься.

Через некоторое время, он все-таки добавляет:

- Для начала мы едем в Бухарест.

- М, - говорит Франц. - Дом, который ты построил, да? Она находится в Бухаресте?

- На Карпатах. Но от Бухареста это не так уж далеко. По современным меркам.

Гуннар натягивает кожаные перчатки, прежде чем они входят на вокзал. Лицо у него только на секунду приобретает брезгливое выражение.

- Ты же древний колдун, - думает Франц. - Небось, в твое время люди и мылись раз в полгода.

- В мое время люди в сорок лет умирали от старости, если только в двадцать они не умирали в бою, что было возможно, если только в семь их не приносили в жертву богам, - отвечает Гуннар мысленно. - Я не преданный сторонник средневекового мракобесия.

- Но тебе и наше время не нравится!

- Не нравится, - звучит голос Гуннара в голове. - Мне вообще ничего не нравится, и ты особенно, когда рот свой открываешь.

Франц оскорбленно фыркает. Наверное, со стороны выглядит довольно странно, с виду они ведь оба с Гуннаром молчали.

Здание, исполненное в стекле и металле, восхищает Франца. Его удивляет, как люди смогли выстроить что-то с виду такое хрупкое, но настолько прочное на деле. Тонкие балки удерживают многотонный вес, а прозрачные пласты стекла, которые, кажется, даже от града не укроют вокзал, оказываются на поверку очень надежными.

Многочисленные пункты обмена валют, киоски с третьесортным чтивом, но неожиданно хорошим кофе, дорогие и бессмысленные кафе - все просторно располагается в этих прозрачных, непохожих на стены стенах.

Гуннар явно не разделяет восторга Франца. Он некоторое время задумчиво рассматривает расписание, потом берет Франца за плечо, кивает в сторону табло.

Франц кривится. Нехитрое движение Гуннара может означать только одно - Гуннар не разбирается в расписании. Может, его смущает обилие путей, а может быть он не может найти номер своего поезда.

Вокзалы стали слишком большими, транспортное сообщение слишком обширным. Франц тоже боится, в конце концов, потеряться. Перспектива вечной жизни пугает его, по крайней мере, в одном своем аспекте.

Мир будет идти по пути непрерывного усложнения системы, пока та не рухнет под собственной тяжестью. Франц же к тому времени давно будет плестись в хвосте, отстав от гонки с мирозданием еще на середине пути и пытаясь хотя бы сохранить видимость нормальности в новых условиях.

Возможно, тогда ему придется завести ученика. Может быть, Гуннар взял его оттого, что начало предыдущего века наводило на него то же смущение, что на Франца наводит начало века нынешнего. Франц изучает табло, потом говорит:

- Одиннадцатый путь, поезд до Бухареста, пойдем.

- Эту часть я понял, меня не терзает слепота, Франц.

Какой же дурной у него характер, думает Франц, ну надо же. Неужели Франц скоро увидит еще каких-то колдунов, которые Гуннара терпели. Видимо, не слишком долго.

- Довольно долго, - говорит Гуннар в голове у Франца. - Около трехсот лет.

Их поезд, бордовый и блестящий, с красивыми, чистыми вагонами дожидается пассажиров на одиннадцатом пути. Франц чувствует как маленькую победу то, что он привел их верным путем.

- Как такой чистый поезд, - говорит Гуннар. - Может отправляться в такую грязную страну?

- Не знаю, Гуннар, я не машинист этого поезда, не канцлер Германии и даже не президент Румынии.

Купе у них оказывается очень чистое, аккуратное и приятное. Бежевые диваны, отделанные под красное дерево панели, тяжелые, не пропускающие света занавески на окнах. Все, что только можно себе представить в поезде, включено, даже неожиданный небольшой телевизор. И места всего два, никаких соседей.

В конце концов, Франц почти уверен, Гуннар удовлетворен выбранным им поездом, и больше всего его радует отсутствие перспективы новых знакомств. Гуннар смотрит на чистое постельное белье с брезгливым подозрением, и Франц оставляет его разбираться со своими компульсиями самостоятельно.

В их вагоне людей немного, наверняка, вполовину меньше, чем в плацкарте. Гуннар сказал бы, потому, что у румынской половины целевой аудитории поезда нет денег на люкс-купе.

Франц недовольно морщится, даже оставив Гуннара, он не может перестать думать, что бы тот сказал по тому или иному поводу. Кроме того, Франц вынужден ехать с ним туда, не знаю, куда и делать то, не знаю что, при этом от Гуннара и близко не добиться даже намеков на объяснение.