Прощанье с Родиной (сборник)

P.S. И кончай ты сочинять все эти постмодернистские бредни типа как про Крестовоздвиженского, чей образ тебе явно не удался, потому что образ этот неясен, неопределен, никуда не зовет, ничего не отрицает, ничего не утверждает. Выкручиваясь, ты, конечно, можешь сослаться на спекулятивную теорию лукавого советского классика В. Катаева под названием «мовизм» или на модные ныне приемы мусорной литературы, именуемой «трэш». А я скажу, что стыдно тебе, профессиональному литератору, так относиться к любимой работе, если ты ее действительно любишь, а не выдаешь за подлинную суть ваших отношений свои духоупадочные представления о любви, убогие, как нынешняя массовая литература, являющая собой китч в виде настенного крашеного ковра с лебедями и замком, которые ковры были столь модны среди широких слоев низкооплачиваемого советского мещанства, а теперь являются предметами роскоши для нового быдла. Правду, только правду, ничего, кроме правды! А правда — это и есть любовь. Ты согласен?

P.P. S. Не проболтайся жене про Наташу, как ты это уже однажды сделал лет тридцать назад, когда мы были так молоды, открыты и доверчивы.

P.P.P.S. (Почти как КПСС). И все-таки нейдет у меня из головы Крестовоздвиженский. Меня вдруг осенило. Неужели импульсом твоей творческой задумки послужил идиотский, неостроумный НАРОДНЫЙ анекдот, рассказанный нам с тобою в 1965 году в аэропорту пос. Тура (Эвенкия), когда мы три дня пьянствовали в ожидании самолета, который должен был нас вывезти после практики «на материк». В роли рассказчика выступал геологический сезонный рабочий, то есть БИЧ, Олег Иванович, сын московского гэбэшника, спившийся танцор Ансамбля песни и пляски имени Александрова. Он говорил так: «При царе было много безобразий. В частности, однажды в один захудалый приход приехал один важный архиерей из столицы. А там служил в церкви на бедных ролях один скромный попик, с которым владыка учился в семинарии. И вот архиерей идет пышно после службы, окруженный богомолами, а попик забегает ему навстречу и говорит:

— Владыка, памятуешь ли меня?

— Не памятую, сын мой! Не памятую! — отвечает клерикал.

— Да мы ж с тобой вместе училися. Аз-буки-веди-глаголь-добро…

— Не памятую…

— Последний кусок хлеба делили, запивая ключевой водой. Памятуешь?

— Нет.

— А как Ефросинью-нищенку на двоих с ее согласия трахнули, помнишь?

Тут архиерей наконец-то раскрыл бедному попику объятия и трубно возопил:

— Крестовоздвиженский! Это, оказывается, ты, [нецензурное обозначение процесса совокупления] мать?!»