Читаем Прощанье с Родиной (сборник) полностью

— Это что еще за чушь? — заинтересовался Хабаров, но Гдов не успел ему ответить, потому что официант уже принес им плетеную корзину, где круглились пеклеванные булочки и подобно хищным рыбам вытянулись, замерев, мини-багеты, источающие хлебный аромат сиюминутной выпечки. Официант имел бейджик. На бейджике было написано «ДМИТРИЙ». Дмитрий еще и высокие такие цилиндрические бокалы поставил перед каждым из друзей. Бокалы были наполнены какой-то полужидкой желто-зеленой массой, похожей на продукцию расстроенного живота.

— Это — крабовый коктейль с тертым сельдереем. Подарок от повара, — пояснил Дмитрий. Он был, кстати, очень интеллигентного вида. В дорогих, кстати, очках. С хорошей правильной речью, столь отличной от распространенного быдлячьего пришепетывания, безвкусно использующего арго и ненорматив.

— А водка где? — спросил Хабаров.

— Водка следует, — по-доброму улыбнулся интеллигентный официант его простоватой нетерпеливости.

«…Общечеловеческий прогресс. А вот двадцать восемь лет назад, как сейчас помню, тридцатого числа августа, когда лист с дерев уж вниз летит, случился один такой ужасный случай, — неожиданно продолжил Гдов, когда официант Дмитрий временно удалился. — Случай, когда целый автобус пассажиров вместе с водителем пропал бесследно, и никто, кроме меня, не знает, куда он исчез. Кроме меня. И никогда не узнает. Поскольку, чтобы узнать, надо осушить всю великую сибирскую реку Е., впадающую в Ледовитый океан, а это невозможно, потому что река Е. до сих пор дает слабый ток для нашей мощной экономики, как еще работают где-то же в декоративных целях туризма водяные и ветряные мельницы. И хотя сейчас даже детям известно, что ведущая роль электричества неизмеримо упала, замещенная расщеплением и нанотехнологией, осушать реку Е., впадающую в Ледовитый океан, все равно нельзя, себе дороже обойдется. Да и ни к чему это, если уж говорить честно. А если нечестно, то зачем тогда вообще говорить?

А тогда, как сейчас помню, много появилось глупых и плоских предположений относительно пропажи целого автобуса пассажиров вместе с водителем. Такую городили ересь, что — сплошной идиотизм, слабоумие и отсутствие фантазии. Я-то знал, в чем дело, да помалкивал. Мне это надо было, светиться?»

Принесли тем временем, даже не Дима, а какой-то другой лакей, водку в запотевшем хрустальном графинчике, сопровождаемую рядом пузатеньких бутылочек французской минеральной воды, но Гдова пока что невозможно было оторвать от читаемого им текста даже ради такого важного дела, как накатить, вылить в пасть и заглотнуть.

«Мне это надо было, светиться? Пропал, пропал автобус бесследно. «ЛИАЗ», автобус старый ржавый пропал, а я пережил такие ужасные минуты, что все эти двадцать восемь лет боялся взяться за компьютер, чтобы все подробности этой пропажи описать. Не то из суеверия боялся, потому что пошатнулась православная вера, не то из страха, что если бросишь в прошлое камень, то получишь оттуда палкой по голове. И лишь сейчас, когда я стар, сед, плешив и лыс, сейчас, предчувствуя, что дни мои сочтены, что я впадаю в вечность, как река Е. в Ледовитый океан, что сейчас уже все не то — все это всей кожей и душой чувствуя, боясь опоздать на Тризну Истины, я, наконец, решил открыться миру. Сейчас уже все не то…»

— Да и хрен бы с тобой, что не то, а ты решил открыться. Мы выпивать-то будем, или я попался, чтобы сначала прослушать все эти твои реализованные бредни? — прямо осведомился на правах старого друга Хабаров. А если бы он не был старым другом Гдова, то так бы и сидел, молча из деликатности, ожидая, когда нальют. Тут-то и устрицы, кстати, подоспели, а вместо «Айовы» подали все же салат из дикого сибаса, видать, услужающий недослышал. И что такое «сибас», меня, пожалуйста, не спрашивайте, я этого до сих пор не знаю. И вообще, если вы ждете от меня эрудиции и правды, то вы их от меня напрасно ждете. Ведь эрудиция — она в Интернете, а правда — у Бога.

Они выпили и закусили вкусным хлебом с устрицами, которых было на большом блюде ровно двенадцать штук в мелко колотом льду, и лимончик желтел там же своей корочкой. Хорошие были устрицы. Только они в Москве очень дорогие, во Франции, например, они гораздо дешевле. Половина евро, что ли, штука? То есть полдюжины — три евро, около нашей сотни. Но это — в лавке бретонского рыбака, в ихнем ресторане, наверное, тоже, скорей всего, безумные деньги дерут, как везде, включая территорию бывшего СССР.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Точка опоры
Точка опоры

В книгу включены четвертая часть известной тетралогия М. С. Шагинян «Семья Ульяновых» — «Четыре урока у Ленина» и роман в двух книгах А. Л. Коптелова «Точка опоры» — выдающиеся произведения советской литературы, посвященные жизни и деятельности В. И. Ленина.Два наших современника, два советских писателя - Мариэтта Шагинян и Афанасий Коптелов,- выходцы из разных слоев общества, люди с различным трудовым и житейским опытом, пройдя большой и сложный путь идейно-эстетических исканий, обратились, каждый по-своему, к ленинской теме, посвятив ей свои основные книги. Эта тема, говорила М.Шагинян, "для того, кто однажды прикоснулся к ней, уже не уходит из нашей творческой работы, она становится как бы темой жизни". Замысел создания произведений о Ленине был продиктован для обоих художников самой действительностью. Вокруг шли уже невиданно новые, невиданно сложные социальные процессы. И на решающих рубежах истории открывалась современникам сила, ясность революционной мысли В.И.Ленина, энергия его созидательной деятельности.Афанасий Коптелов - автор нескольких романов, посвященных жизни и деятельности В.И.Ленина. Пафос романа "Точка опоры" - в изображении страстной, непримиримой борьбы Владимира Ильича Ленина за создание марксистской партии в России. Писатель с подлинно исследовательской глубиной изучил события, факты, письма, документы, связанные с биографией В.И.Ленина, его революционной деятельностью, и создал яркий образ великого вождя революции, продолжателя учения К.Маркса в новых исторических условиях. В романе убедительно и ярко показаны не только организующая роль В.И.Ленина в подготовке издания "Искры", не только его неустанные заботы о связи редакции с русским рабочим движением, но и работа Владимира Ильича над статьями для "Искры", над проектом Программы партии, над книгой "Что делать?".

Афанасий Лазаревич Коптелов , Виль Владимирович Липатов , Дмитрий Громов , Иван Чебан , Кэти Тайерс , Рустам Карапетьян

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Cтихи, поэзия / Проза / Советская классическая проза
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези