Прощание с «Императрицей»

А сам государь в сопровождении Трубецкого, Эбергарда, бессменного морского министра И.К. Григоровича, трёх адмиралов, дежурных офицеров и части свиты спустился в батарейную палубу.

Команде линейного корабля, выстроенной на верхней палубе, скомандовали «вольно», но расходиться по боевым постам и кубрикам не позволили до окончания смотра и отбытия Их Величеств. Так что Вадим Иванов только по пересказам узнал, что государь задерживался у орудий, интересовался не только основными механизмами и органами управления, но и мельчайшими усовершенствованиями, о которых ему с удовольствием докладывали вахтенные офицеры. Объяснения тут же подхватывал старший артиллерийский офицер, лейтенант князь Урусов, который знал, похоже, всё по части вооружения.

Последняя часть ознакомления с урусовским хозяйством состоялась в четвёртой башне. Государь и часть сопровождающих вошли туда и, разместившись так, чтобы не создавать помехи комендорам, посмотрели заряжание всех трёх орудий.

– Комендоры и прислуга работали молодцами, отчетливо, быстро, бесшумно, – рассказывал позже вахтенный офицер. – Всё шло как по маслу, Государь остался доволен…

Затем Николай Александрович Романов, которому на корабле явно всё понравилось, проследовал в кают-компанию, где был сервирован скромный, но вполне достойный стол. Помимо угощения императору вручили саблю с эмалевым медальоном, – собственным его портретом. Это был не предусмотренный Уставами знак отличия, такими саблями хотели награждать тех, кто прослужил на «Императрице Марии» более года и отличился по службе. Государь к такой инициативе отнёсся благосклонно, первую наградную саблю принял, – и с этого момента статут оружия утвердился как бы автоматически.

Вскоре всё высочайшее семейство и все высокие гости покинули борт «Императрицы Марии». Каперанг князь Трубецкой отбыл вместе с ними, а старший офицер линкора Городисский пригласил всех свободных от вахты командиров боевых частей в кают-компанию, – поднять по бокалу за благополучный смотр и, как водится, «за Царя, за Родину и Веру».

Вадим, пригубив отменное голицинское шампанское, стоял как раз напротив трюмного инженера-механика и чисто механически отметил, что за спиной лейтенанта Пахомова красуется на переборке автограф Николая II, оставленный государем в память о посещении линейного корабля.

Вспомнил он об этом только через пять месяцев…

А на третий день после императорского смотра линейный корабль уже отправился к восточной оконечности Крыма: встречать транспортную флотилию, идущую из Мариуполя через Азовское море и Керченский пролив к берегам Лазистана.

Черноморская хроника

Произведя 14–16 мая посадку, транспортная флотилия (30 транспортов), осуществляющая перевозку 127-й пехотной дивизии в составе 16 840 человек, 4208 лошадей и голов скота, 36 орудий, 1385 повозок, кухонь и двуколок и 60 000 пудов груза из Мариуполя в Трапезонд, вечером 16 мая вышла в Керченский пролив, откуда под конвоем крейсеров «Кагул», «Память Меркурия», «Алмаз», авиатранспорта «Александр I» и миноносцев на рассвете 19 мая прибыла в бухту Кавата (в 10 милях к востоку от Трапезонда). Высадка продолжалась два дня и ночь и происходила под руководством начальника высадки контр-адмирала Каськова.

В течение всей операции линейные корабли «Императрица Мария» и «Императрица Екатерина II» с крейсерами и миноносцами составляли прикрытие, причем «Императрица Мария» обеспечивала непосредственно транспорты на переходе и в момент высадки, держась вне видимости с берега, а «Императрица Екатерина II» находилась у Босфора на случай выхода «Гебена» и других кораблей противника.

Кирилл-огневержец

Лазистан, близ Мепаври

«Долго, долгие годы, эту историю помнили горы Лазистана… Необоснованный гнев Аллаха или на удивление действенное проклятие гяура… Как-то так… И в принципе всё равно как, если бы помогло… Но вряд ли, судя по их трезвеющим рожам…»

Мысли в голову штабс-капитана заходили хоть и вполне себе последовательно, но как-то обрывочно, будто сочинял он тут на досуге героическую поэму.

Однако если героического пафоса было и наяву хоть отбавляй, то досужей отстранённости сочинителя от собственно героического действа оставались считанные секунды. Вот сейчас потрясённые правоверные очнутся от немого оцепенения и начнут разносить его мощи на реликвии. Или какое там у них принято на этот случай почитание? На кол перед городскими воротами? В сырую свиную шкуру, чтобы усох, царствия должного не наследовав? Или отдадут-таки должное: секир башка и вся недолга?

Рыжеватая песчаная пыль майдана ещё не вполне улеглась, ещё даже подёргивался ботинок с кожаной обугленной крагой…