Прощание с мирной жизнью

Но когда Адриенна смутилась при появлении Йозефа, который вернулся домой, раньше, чем его ожидали, а матушка Каливодова тут же выпалила, что хочет их «помирить» и выдала все сердечные излияния Адриенны — тут Роберт выступил в роли ангела-хранителя. Он сказал всего несколько слов — и атмосфера разрядилась, во все была внесена ясность, все стало на свое место — и чувства и отношения. Он говорил по-немецки, произнося слова так же твердо, как и его мать, и время от времени буквально переводя чешские обороты, что звучало довольно странно. Иногда он с трудом подбирал нужное выражение, но как раз эта непривычная окраска речи и преодоление трудностей чужого языка придавали его рассудительным словам что-то трогательное и убедительное. Попытка Адриенны сбежать из дому и начать новую жизнь, ее решение уйти к Йозефу и разочарование из-за его предполагаемой измены в изложении Роберта не казались нелепыми. Все это легко понять, хотя и нельзя одобрить, а вот исправить надо, раз она теперь все себе уяснила; так же понятно, по словам Роберта, было и поведение Йозефа, его боязнь касаться в разговоре с Адриенной личных вопросов. Это тоже легко понять, нельзя одобрить и надо исправить. Значит, они квиты… Но теперь Адриенне пора домой. Тут он в первый раз обратился непосредственно к ней (она почувствовала себя школьницей, которую неожиданно вызвал учитель).

— Раньше чем за сорок пять минут вы, товарищ, до дому не доедете, а ваши родители, должно быть, очень волнуются.

Роберт проводил Адриенну до трамвая. По дороге он говорил о том, как плохо заботится муниципалитет о городских окраинах, населенных рабочим людом.

— Ну, да это так потому, что на последних выборах мы получили только семь мест из двадцати. Но подождите, вот пройдет у нас большинство социалистов… — И он набросал в немногих словах целую программу благоустройства Смихова: три современных жилых квартала с садами между зданиями, амбулатория, несколько спортивных площадок с бассейнами, добавочные трамвайные линии и тому подобное. Он говорил об этом уверенно, как о чем-то само собой понятном, и невольно думалось, что победа на предстоящих выборах в городской совет уже одержана и теперь остается только осуществить в камне, бетоне и стали те планы, которые сегодня представлены на бумаге.

Адриенна молча слушала. Несколько раз она порывалась громко выразить свое восхищение, но каждый раз в последнюю минуту ее удерживала какая-то непонятная робость. Только когда перед ними уже блеснули фонари конечной остановки трамвая, она, сильно смущаясь, в гораздо более патетическом тоне, чем предполагала, быстро сказала:

— Как чудесно вы объясняете. И вообще… я надеюсь, вы не поймете меня ложно… я нахожу, что вы замечательный товарищ… то есть я хотела… — Она запуталась и сконфуженно замолчала.

Роберт усмехнулся, стараясь преодолеть и Адриеннино и собственное смущение.

— Где уж там, я — и вдруг замечательный! С чего вы взяли? У меня для этого никаких данных. И я даже не знаю… Нет, постойте! Вот если бы вы спросили меня в январе прошлого года, я бы мог показать вам несколько действительно замечательных товарищей. Русских. Делегатов социал-демократической рабочей партии. У них была здесь конференция^{56}. Строго секретная, чтобы наша полиция и царские агенты ничего не пронюхали. Мне было поручено рано утром заходить за одним из них и провожать его в Народный дом, а вечером обратно. Вот это был товарищ! У него за спиной сибирская ссылка, а его брат был схвачен охранкой и повешен, сам он уже несколько лет жил в эмиграции, у него на родине его партия запрещена и, как говорят русские, ушла в подполье… Но, когда ты его слушал, ты знал, что, какое бы поражение ни потерпел рабочий класс, он всегда найдет путь к победе, если только у него есть настоящее понимание и настоящая воля к борьбе. Мне кажется, что его фамилия Ленин. По крайней мере, так было написано на письме, которое я ему передал. Возможно, это была просто кличка. Мать упорно утверждает, будто он уже раз был в Праге^{57}, так лет десять тому назад, и бывал у наших соседей — Модрачеков, и тогда его звали Мейером. Ну, да не в имени дело! Он из тех людей, которых нельзя забыть, потому что они умеют так все видеть и так все объяснить, что у человека сразу открываются на все глаза: и на прошлое, и на будущее, и на… Смотрите, подошел ваш трамвай. Садитесь! До свидания!

Да, все, что произошло, и многое из того, что должно было произойти в дальнейшем, вдруг стало для Адриенны ясным, туман рассеялся, все распуталось. Словно кто-то прикоснулся искусной рукой к сложному механизму и разложил его на простейшие составные части.

Этот образ не оставлял Адриенну все время, пока она стояла на передней площадке и следила за четкими, уверенными движениями вагоновожатого. Центр города приближался. Волна стыда и умиления залила Адриенну при мысли, что сейчас она встретится с родителями, но в то же время ее не оставляло чувство радостного, победного облегчения.

XIV