Прощание с мирной жизнью

— Итак, слушай, — сказал Зельмейер, расставляя на шахматной доске фигуры; он спешил скорее с этим покончить и с удовольствием потер себе руки, когда Александр уронил уже поставленную туру и потому отстал от него, — я выработал план… Пожалуйста, твой ход!.. Билинский устроит тебе аудиенцию у министра иностранных дел, ты придешь и без дальних слов спросишь Берхтольда, что он думает о попытке сербов к сближению. Так будет и проще и лучше всего. Ты скажешь ему, что у вас в Чехии в этом особенно заинтересованы, потому что чехи симпатизируют Сербии. Как известно, Берхтольд представителей прессы недолюбливает, но сейчас ситуация благоприятная: правительство очень считается с Чехией, потому что надеется на ее поддержку в спорах с поляками и украинцами. Ого, ты, я вижу, все еще думаешь нанести мне удар слоном? Напрасные мечты, дорогой! Мы защитимся пешкой. Между прочим, знаешь, что на занятиях в генеральном штабе шахматы введены как предмет?.. Что? Ты уже сделал ход? Черт возьми… Да, мне это рассказал за кружкой пива в немецком посольстве наш военный министр. Это так называемая шахматная военная игра по прусскому образцу, прививающая стремление к наступательной войне. Так, одна пешечка есть! Да, наступательная война… Министр только и говорит: рост военной мощи Сербии нетерпим, к счастью, русские будут готовы к войне только через два года, поэтому мы должны воспользоваться случаем… Что? Размен коней? Благодарю, но отказываюсь. Гарде! Та-ак, ну-ка уведи своего ферзя обратно. Так о чем это я говорил? Ага, вспомнил, ты бы только видел, как легко решается оборонительная война между двумя кружками пива: пять корпусов против Сербии, три для обороны итальянской границы, остальные восемь против России. Детская игра! Через три месяца победоносная война окончена. Граф Монтс, бывший немецкий посол в Риме, принадлежащий к группе дипломатов, которые против создания сильного флота и колониальной политики наших прусских братьев, просто глаза вытаращил. «Вы не думаете, ваше превосходительство, что нам надо считаться с Англией и избегать конфликтов, пока мы не договоримся с ней?» — спросил он. Тут его наш военный министр и отделал. «Ага, немцы идут на попятный!» — крикнул он так громко, что все обернулись. Потом это было обращено в шутку, а министр получил высочайший нагоняй, но именно этот нагоняй мне и не нравится. Император, как говорят, сказал: «Я абсолютно ничего не имею против того, чтобы мои генералы бывали в обществе, но они не должны говорить о таких вещах со штатскими!» — а это звучит очень опасно… Послушай, Александр, ты неподражаем. Сидишь как истукан и слушаешь мои монологи. Скажи и ты что-нибудь!

Александр ответил не сразу. Он смотрел в окно. Опять брызнул дождик. Трое ребят шлепали босиком по луже. Господин в бакенбардах аккуратно раскрывал зонтик. Молодая женщина перебегала на другую сторону по булыжной мостовой. Она подняла подол юбки до верха светло-желтых ботинок на пуговицах, а соломенную шляпку взяла в руку; она смеялась и подставляла лицо майскому дождю. Какими молодыми кажутся сейчас женщины; тридцатилетним дашь не больше двадцати пяти, а сорокалетним — тридцать. Может, это делает модная прическа а-ля мадам Рекамье — с локончиками на висках? Или узкие юбки?

Александр показал рукой на улицу.

— Людвиг, можешь ты себе представить, что этому вдруг придет конец? Конец покою? Конец жизни? Нет, нет, это немыслимо! И все же иногда мне кажется, что наш мир уже дал трещину, как красивая старая ваза. Может быть, она простоит еще долго, а может быть, разобьется уже завтра. — Он покачал головой. — Придут же такие мысли! Твой ход, Людвиг, я говорю: шах! И еще раз: шах! И мат! Да, голубчик, мы все еще на посту, хотя и любим иногда пофантазировать.

XIX

Лестницы и коридоры дворца на Балхаузплац походили на растревоженный муравейник — во всех направлениях сновали мундиры и сюртуки.

«Чем-то взволнованы», — констатировал Александр, вспомнив то время, когда в качестве венского корреспондента «Тагесанцейгера» каждую неделю бывал на пресс-конференциях в министерстве императорского двора и иностранных дел.

Он остановил знакомого ему пожилого чиновника.

— Честь имею кланяться, господин советник! Что-нибудь случилось?

— Ах, господин Рейтер! Искренне рад вас видеть! Вы прекрасно выглядите! — ответил чиновник с вошедшей уже в привычку любезностью. — Нет, ничего особенного не случилось. Почему вы ожидаете, что должно случиться что-то особенное?

— Обстановка здесь производит впечатление какой-то нервной.

— Вот и видно, что вы уже давно не оказываете нам честь своим посещением. Без некоторой нервозности в нашей работе сейчас не обойтись. В международной политике где-нибудь всегда неспокойно, то в Марокко, то в Албании.

— В Албании?

— Господи, а почему Албании немножко не поволноваться. Так сказать, добродушно, в простоте душевной! — Чиновник прервал свою речь и кивнул господину в придворном мундире, который делал ему нетерпеливые знаки. — Простите, господин Рейтер, меня ждут. Для меня было истинным праздником… Мое почтение! Надеюсь, мы еще увидимся?