Прощание славянки

Брусилов, понимая, что дни его на посту Верховного сочтены, механически отвечал на вопросы.

А Керенский лихорадочно размышлял над тем, кого следует поставить на его место.

Как большинство совещаний того времени, встреча в Могилёве не принесла армии немедленных перемен, которых неотложно требовало её отчаянное положение.

Сразу после окончания совещания Керенский уехал в Петроград.

По дороге он пригласил к себе в купе Савинкова и правительственного комиссара при 8-ой армии Филоненко.

Битый час он развивал перед ними свои планы переустройства власти, которые выражались в создании нового состава правительства с участием авторитетных для всей страны лиц.

Затем Керенский предложил Савинкову пост управляющего военным министерством.

Савинков согласился.

Покончив с этим вопросом, Керенский заговорил о новом Верховном главнокомандующем.

Керенский прекрасно понимал, что спасти армию, а вместе с ней и Россию может только такой человек, который даже в столь сложных как военных, так и политических условиях сможет переломить ситуацию и заставить армию пойти за собой.

Из всех бывших в то время в строю генералов Керенский лучше других знал Деникина.

Он много раз бывал у него на Западном фронте и относился к нему с симпатией.

По его мнению, это был «один из самых способных и либерально мыслящих военачальников».

Лучшего Главковерха он не желал.

Но Керенский прекрасно понимал и то, что программа Деникина по оздоровлению армии неизбежно вызовет массовое недовольство среди солдат.

А отступать от нее Деникин не собирался.

Когда он поделился совими опасениями со своими собеседниками, Савинков неожиданно предложил:

— А что если поставить на место Брусилова Корнилова? Отношение генерала Корнилова к вопросу о смертной казни, его хладнокровие в самые трудные и тяжкие дни, его твердость в борьбе с «большевизмом» и примерное гражданское мужество, поселили во мне чувство глубокого уважения к нему. Я уверен, что именно генерал Корнилов призван реорганизовать нашу армию. И я был бы счастлив этим назначением, поскольку дело возрождения русской армии было бы поручено человеку, непреклонная воля которого и прямота действий служила залогом успеха…

Керенский пожал плечами.

Кроме рассказов об отчаняной смелости и решимости Корнилова, он почти не знал этого, уже достаточно известного в стране генерала.

Да, он общался с ним весной в Петрограде и в качестве военного министра бывал в 8-й армии, но это были короткие встречи.

Не нравилась Керенскому и та настойчивость, с какой Корнилов настаивал на введении смертной казни не только на фронте, но и в тылу.

Но точно также были настроены и остальные генералы.

В то же самое время Керенского подкупило то, что по сравнению с только что озвученной программой Деникина требования Корнилова выглядели куда более умеренными.

Они, как говорил уже после принятия решения сам Керенский, «как будто показывали, что человек немножко шире смотрит на это».

Но главным во всей этой эпопее была не широта взглядов генерала Корнилова, а то, что выбора у Керенского практически не было.

Подлил масла и имевший свои виды на Корнилова Савинков, который на все лады вместе с Филоненко славил генерала.

И здесь самое время вспомнить о том, зачем им так был нужен Корнилов.

В начале лета Савинкова, который был близок с Керенским, назначили представителем правительства на Юго-Западном фронте.

В качестве комиссара фронта Савинков собственными глазами видел разложение русских боевых частей и телеграфировал Керенскому о начавшихся ужасах.

Савинков являлся сторонником суровых мер, направленных на восстановление порядка в тылу и на фронте.

Если верить некоторым источникам, то Савинков вместе с Милюковым перебирал все возможные кандидатуры на роль диктатора.

Когда появился Корнилов, поиски закончились.

Савинков увидел в нем деятеля, способного остановить развал армии и заставить Керенского согласиться на установление авторитарного государственного строя.

Керенского Савинков презирал.

С таким же отвращением он огтносился к советам и заседавших в них «товарищах».

Предлагая на роль Верховного главнокомнадующего «могучего тарана» Корнилова, способного пробить брешь в заколдованном круге всяких Советов и комитетов, облепивших правительство, Савинков преследовал свои собственные цели.

Он намеревался ввести Корнилова во Временное правительство и образовать Директорию из Керенского, Корнилова и самого себя.

«Сильный, — писал о Савинкове Деникин, — жестокий, чуждый каких бы то ни было сдерживающих начал „условной морали“, презиравший и Временное правительство и Керенского, он видел в Корнилове лишь орудие борьбы для достижения сильной революционной власти, в которой ему должно было принадлежать первенствующее значение».

Но в то же самое время Антон Иванович отмечал и то, что Савинков «составлял исключение» среди комиссаров, «знал законы борьбы», «более твёрдо, чем другие, вёл борьбу с дезорганизацией армии».

Керенский был согласен со многими взглядами Корнилова на положение в стране и пути выхода из него.