Прощание славянки

«Считаю долгом совести, — писал он в своей телеграмме Керенскому, — имея в виду лишь пользу Родины, заявить, что теперь остановить начавшееся с вашего же одобрения дело невозможно, и это поведет лишь к гражданской войне, окончательному разложению армии и позорному сепаратному миру, следствием чего, конечно, не будет закрепление завоеваний революции.

Ради спасения России вам необходимо идти с генералом Корниловым, а не смещать его.

Смещение генерала Корнилова поведет за собой ужасы, которых Россия еще не переживала.

Я лично не могу принять на себя ответственности за армию, хотя бы на короткое время и не считаю возможным принимать должность от генерала Корнилова, ибо за этим последует взрыв в армии, который погубит Россию».

Тогда Керенский объявил Корнилова мятежником и обратился к большевикам с просьбой встать на защиту революции.

Те с превеликой радостью согласились, и навстречу войскам Крымова были высланы сотни большевиков-агитаторов.

Ситуация ухудшалась с каждым часом.

Было получено известие о том, что командующий Юго-Западным фронтом генерал Деникин, его начальник штаба генерал Марков, а также некоторые офицеры по распоряжению комитетов арестованы.

Командующий Северным фронтом Клембовский, не исполнявший приказаний Временного правительства, был заменен генералом Бонч-Бруевичем.

Командующий Западным фронтом генерал Балуев и помощник командующего Румынским фронтом генерал Щербачев прислали телеграммы с выражением верности Временному правительству.

Генерал A. M. Крымов, возглавлявший поход на Петроград, в 15 часов 31 августа выстрелил из револьвера себе в сердце.

Перед самоубийством он написал письмо, которое отправил в Могилев с адъютантом для передачи верховному главнокомандующему.

Таким образом, Корнилов остался в одиночестве, лишившись многих коллег.

В эти трудные минуты жизни рядом оказалась жена, верный друг и соратник.

Таисия Владимировна нашла такие слова, которые убедили Лавра Георгиевича в том, что он не имеет права бросить тысячи офицеров, поверивших ему, что следует продолжить борьбу.

Временное правительство решило ликвидировать Ставку.

Был создан карательный отряд.

После настойчивых заявлений различных общественных организаций и политических фракций Керенский попросил генерала Алексеева, назначаемого в Ставку начальником штаба вместо Лукомского, уговорить Корнилова сдать должность верховного главнокомандующего.

Узнав об этом, Лавр Георгиевич собрал совещание.

У присутствующих генералов и офицеров настроение было боевое.

Каратели не вызывали у них никаких опасений.

Да и какие могли быть опасения, если у Корнилова была «Дикая дивизия», которая почла бы за честь пойти на смерть за своего генерала?

Однако Лукомский опасался другого.

— После первого отряда, — сказал он, — будет прислан новый, а продолжение сопротивления отрежет Ставку от фронта и прекратится управление удерживающими его войсками. Если поступим так, как хотим мы, то это будет на руку Керенскому, поскольку тогда действительно будет совершено преступление перед Родиной и только будет подтверждено, что Керенский, объявляя нас предателями, был прав. Надо покориться и требовать суда, в ходе которого выяснится, что мы действительно хотели спасти армию и Родину…

— Вы правы, Александр Сергеевич, — подвел итог Корнилов, оценив реакцию присутствующих. — Дальнейшее сопротивление было бы глупо и преступно. Пойдите на телеграф, заявите, что я и вы подчинимся генералу Алексееву, и ему в Ставке не угрожают никакие неприятности…

Сложно сказать, понимал ли сам Лавр Георгиевич, на что он обрекает страну, оставляя ее во власти бездарного Керенского, но боеспоосбность дорогой ему армии была для него превыше всего.

Хотя при желании он, наверное, мог бы сместить Керенского со всеми вытекающими отсюда положительными последствиями для той же самой армии.

Но… не пожелал…

Почему?

Наверное, по той простой причине, что был хорошим солдатом и плохим политиком.

Если бы это было не так, то Корнилов вряд ли бы возглавил Белое движение, поскольку на полях Гражданской войны он очутился в родной ему стихии, где ему уж не надо было играть ни в какие подковерные игры.

Но мы имели то, что имели, генерал не смог стать политиком, и, как принято говорить в таких случаях:

— Бог ему судья…

Что же касается убогого Керенского, то ничего другого от этого позера без чести и совести нельзя было и ожидать, поскольку, по словам Ататюрка, «невелика ценность человека, думающего больше о самом себе, нежели о счастье родины и нации».

Если Керенский о чем и думал, то только о себе в Революции, но никак о Революции в себе.

Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

А нам в какой уже раз приходится сожалеть о том, что на самых крутых поворотах в нашей истории во главе нашей страны чаще всего оказывались совершенно бездарные личности, сособные только на предательство…

После ареста Корнилова пост Верховного Главнокомандующего занял сам Керенский.

Генерал от инфантерии М. В. Алексеев, желая спасти корниловцев, согласился «взять позор на свою седую голову» и стать Начальником штаба главнокомандующего.