Прощание славянки

Военные меры, которые сейчас вступили в силу, решено было начать пять дней назад в целях защиты от опасности, вызываемой австрийскими приготовлениями.

Всем своим сердцем надеюсь, что меры эти никоим образом не помешают твоей посреднической деятельности, которую я чрезвычайно ценю.

Нам нужно сильное давление на Австрию с твоей стороны, дабы согласие с нами стало возможным».

На этот раз кайзер ответил сразу.

«Большое спасибо за телеграмму, — говорилось в послании. — Не может быть и речи о том, что язык моего посла мог не соответствовать тону моей телеграммы.

Графу Пурталесу было поручено привлечь внимание твоего правительства к той опасности и печальным последствиям, которые влечёт за собой мобилизация; в своей телеграмме к тебе я сказал то же самое.

Австрия выступает исключительно против Сербии и мобилизовала лишь часть своей армии.

Если, как в теперешней ситуации, согласно сообщению с тобою и твоим Правительством, Россия мобилизуется против Австрии, моя роль посредника, которую ты мне любезно доверил и которую я принял на себя, вняв твоей сердечной просьбе, будет поставлена под угрозу, если не сказать — сорвана.

Теперь весь груз предстоящего решения лежит целиком на твоих плечах, и тебе придётся нести ответственность за Мир или Войну».

Сказать, что ответ кайзера озадачил царя, значит, не сказать ничего.

Мало того, что в нем все было перевернуто с ног на голову, и теперь вся ответственность за развязывание войны лежала на русском царе, так в нем содержались и прямые угрозы.

Кто знает, но возможно, только теперь до Николая дошло, что его кузен держит его за дурака и водит вокруг пальца.

Все переговоры, которые австрийское и германское правительства вели с дружественными России кабинетами, не уменьшали тревоги.

В тот жаркий июльский день убеждение о неизбежности европейской войны вследствие занятого Центральными державами положения еще более укрепилось практически во всех заинтересованных странах Европы.

Понятно, что надо было готовиться к надвигавшимся на Европу грозным событиям.

Однако и Петербург, и Париж, и Лондон даже сейчас были намерены продолжать дипломатические переговоров, прекращение которых привело бы к войне немедленно.

Сазонов делал все возможное, чтобы установить с Центральными державами хоть какую-нибудь общую точку зрения.

— Я, — сказал он французскому и английскому послам, — буду продолжать переговоры до последней минуты…

В беседе с Сазоновым германский посол сначала поинтересовался, будет ли Россия довольствоваться обещанием Австро-Венгрии не посягать на территориальную неприкосновенность Сербии, а затем попросил указать, на каких условиях она согласилась бы приостановить военные приготовления.

Сазонов взял листок бумаги и написал: «Если Австрия, признав, что австро-сербский вопрос принял характер вопроса европейского, изъявит готовность удалить из своего ультиматума пункты, посягающее на суверенные права Сербии, Россия обяжется прекратить свои военные приготовления».

Затем протянул бумагу послу.

Говоря откровенно, Сазонов не имел права идти так далеко в своих переговорах с Центральными державами.

«Я, — объяснил он свой поступок, — мог взять на себя ответственность за него только потому, что знал, что в глазах Государя единственным пределом уступчивости и примирительности служили честь и жизненные интересы России и что совет министров был настроен не менее примирительно, чем император Николай II».

Через несколько часов министр получил от посла в Берлине С. Н. Свербеева телеграмму, в которой тот сообщал, что передал статс-секретарю по иностранным делам его предложение.

Фон Ягов заявил, что считает предложение России неприемлемым для Австрии.

Но самым интересным в этом заявлении являлось то, что, явно забывшийся фон Яго говорил от имени Вены.

Сазонов же понял только одно: шансы на сохранение мира уменьшались с каждой минутой и пора было принимать соответствующие моменту меры.

Еще больше он убедился в своем мнении после того, как все тот же Свербеев в два часа дня сообщил ему, что декрет о мобилизации германской армии подписан.

С этим декретом была связана целая история.

В двенадцать часов дня 30 июля в Берлине появился специальный выпуск германского официоза «Lokal Anzeiger», в котором сообщалось о мобилизации германских армий и флота.

Свербеев сразу же отправил незашифрованную телеграмму в Петербург.

Вскоре ему позвонил фон Яго и опровергнул известие о германской мобилизации.

Свербеев отправил Сазонову новое послание. Однако на этот раз министр получил телеграмму со значительным запозданием.

Остается только добавить, что история появления известия о германской мобилизации до сих пор не вполне выяснена.

Тем временем эпопея с общей мобилизацией в России продолжалась.

Утром 30 июля Генеральный штаб получил донесение русского военного агента в Афинах полковника Гудим-Левковича, возвращавшегося через Берлин в греческую столицу. Франция руководствовалась военной доктриной «План-17», предписывающей начинать войну с наступлением на Эльзас и Лотарингию, с тем, чтобы лишить Германию важнейших промышленных районов.