Прошедшее время несовершенного вида… и не только

В Москву едем в купейном.

Я на верхней полке устроился.

На следующий день

папа

ни с того ни с сего

опять в Ленинград собрался.

«И я с тобой!»

Мне очень понравилось.

Не взял.

Я же ничего не знал.

Мне не сказали…

что

ты

умерла

в

ту

ночь.

Звонок.

Почтальонша.

Энциклопедия в картонном футляре.

Приподнимаю папиросную бумагу.

…Сталин.

Красивый,

с красным карандашом

в руке.

Склонился

над военной картой.

В кабинете —

никого.

Поблескивает

заманчиво

книжный шкаф.

Никто не видит…

Это там

папа

прячет

пистолет!

Наконец-то!

Больше Лерке не завидую.

Сижу себе за партой.

Рука на руку.

Пока ни в чем

не виноват.

Букварь.

Гимнастерка.

Белоснежный воротничок.

Сатиновые нарукавники.

Калоши в мешке.

Девчонок нет.

Во втором только придут.

Рахматулин

чернила разливает

из чайника.

«У тебя ка́пит»,

– говорит ему Марь Иванна.

Это ро..

Это ва..

Это жу.

Это мали..

переписываю я.

Нажим,

волосная линия.

Нажим,

волосная…

Ух,

Марь Иванна.

Билет

на елку

в Кремль

не

мне

дала!

Марь Иванна.

Не смотри так,

как будто всех ненавидишь.

Раз, два, три, четыре…

Всего семь насчитал.

Татар.

Рахматулин, Сейфулин, Назаров, Измаил, Насыров…

Других не помню.

Евреи – я и рыжий грязнуля Фишман.

Силы неравные.

– Ты еврей!

– А ты татарин!

– Татарин лучше.

– Нет, еврей лучше.

– Нахалка бессовестная!

– Дура ненормальная!

А Наташа не пришла.

Заболела.

Я боялся до тебя дотронуться:

серые руки,

засаленная гимнастерка,

вечно в соплях.

Отец работал в овощной лавке.

Это мы с тобой

в первый раз

тайком

сбегали в синагогу.

Приключение.

Почти хулиганство.

Юра Гофбауэр – потомок шведов.

Мама говорит:

«Это интеллигентный мальчик.

Вы должны дружить».

Да мне и самому нравится.

Еще мама говорит:

«Кизя лысый потому,

что евреи в местечках

ермолок не снимали».

Наверное,

и спали в шапочках?

Наша немка,

кажется, неравнодушна

к моему папе.

– Was ist dein Vater von Beruf?

– Мой папа – инженер, —

говорю я,

чтоб не выделяться.

– Неправильно.

Твой отец – известный ученый.

Повтори по-немецки.

Я ее ненавижу.

Наталия Константиновна,

не дождетесь!

Папа наш,

а не ваш!

Дом на улице Казакова.

Вхожу в подъезд.

От Чиликиных выходят

две ухоженные дамы.

Слышу разговор.

И замираю.

Первая дама (интригующе):

– Догадайся,

кто живет

на 4-м?

(пауза)

Давид Брускин!

Помнишь?

Вторая дама:

– Давид…

Потрясающе красив.

(мечтательно улыбается)

– Каков был!

Папа «потрясающе красив».

А как же мама?

В восьмом классе появился боксер Ким.

Все брил верхнюю губу

в надежде, что усы вырастут.

Завидовал мне.

На переменке

Беня-директор

столкнулся со мной на лестнице:

«Усы в школе? Завтра же сбрить!»

Уроки танцев.

Господин из другого мира.

В смокинге.

С манерами.

Учит танцевать.

Танго, фокстрот, вальс.

Я в паре с девочкой Ниной.

Коса на левом плече.

Вот откуда у меня любовь к тонким талиям.

Когда перестал с тобой гулять,

у нас дома

раздался звонок.

Я взял трубку,

и услышал:

«Жид!»

Выглянул в окно.

Ты стояла со своей толстой подружкой-лягушкой в телефонной будке.

Напротив.

Знакомый

теплый свет

от абажура.

Ваза-русалка.

Часы с античным рельефом.

Мебель в стиле

увядающего модерна.

Влюбленные

Ревекка и Иосиф,

в латунной рамке

на стене,

смотрят друг на друга.

Не могут оторваться.

Теперь уже

в нашей квартире

на Малой Грузинской.

Рядом папа с мамой.

Молодые, счастливые.

Только поженились.

У мамы волосы светятся.

…если будешь любить меня так, как мне хочется, буду век тебе верна…

Помнишь,

врач по ошибке

поставил тебе

страшный диагноз.

Что ты сделала?

Пошла на рынок.

Купила продукты,

напекла пирогов.

И приготовила вкусный ужин.

Для нас,

для детей.

Папа был для тебя богом.

Ревновала ли ты его?

Не знаю.

Во всяком случае,

незнакомых женщин

на фотографиях

отрезала.

Как-то вспоминала:

«…После эвакуации

вернулись в Москву.

Хотела снова учиться.

Но потом у меня

опять кто-то родился.

Уже не помню, кто…»

Может, это я родился?

Говорила:

«Растолстела,

доедая за детьми?»

– Мам,

ну как

ты могла забыть?

После нас

всегда тарелки

были чистые.

Бывало, цитировала деда:

«Вам еще покажут,

кто вы такие!»

Когда впервые увидела Алесю,

села напротив.

Надела очки.

И весь вечер

внимательно смотрела.

Потом сказала:

«Cдаю его тебе

с рук на руки».

Приезжая к нам

на Малую Грузинскую,

проверяла,

чистый ли стул

перед тем,

как сесть.

Выражала надежду,

что Алеся не употребляет

в готовке блинную муку.

И подозревала,

что я не ношу майку,

а Алеся – комбинацию.

Однажды сказала:

«Я устала

раз

и на всю жизнь».

Телефонный звонок.

Папин голос:

«Мы с мамой плохо спим.

Пришли снотворное».

Я испугался.

Вспомнил

Иосифа с Ревеккой.

Почувствовав, что умирает,

мама сказала отцу:

– Меня не станет,

выбери себе хорошую женщину

и женись.

Я не буду возражать.

Она была уверена,

что папа

и в 83 года

неотразим.

Маму похоронили.

Ты в отчаянии.

Жить незачем.

Где-то рядом

чудится мамин голос.

На незнакомой фотографии

Иосиф с Ревеккой

уже ждут тебя.

Сценарий ты знаешь.

Наизусть.

Все готово.

Минута.

Другая…

……………………………………………………….

Чудом

возвращаешься

к жизни.

И…

…влюбляешься.

По уши.

Как мальчик.

Я прилетел в Иерусалим.

Ты таял на глазах.

Едва шевелился.

Смерть кошкой

пробралась в дом,

откусывая от твоей жизни

то лапку,

то крылышко.

Звонит Эсфирь.

Говорит,

зайдет.

Тебя бреют.

Приносят серый костюм.

Красную жилетку.

Открывается дверь…

Молодеешь.

Лицо

светится.

Румянец.

Глаза

горят.

Эсфирь

ушла.

Тебя

не

стало.

А вот и вы,

мои дорогие Магарасы.

У меня впечатление,