Прошедшее время несовершенного вида… и не только

что прожил с вами жизнь.

В частном доме,

который построил

дядя Зяма (молодец!)

во времена НЭПа

в Капельском переулке.

Все в черном.

Мужчины похожи друг на друга.

Все с усами.

Один в очках.

Давид, наверное.

Ида,

ты и здесь чем-то недовольна.

Сердишься на Павлушу?

Но ведь его еще нет в твоей жизни.

Вы пока не знакомы.

Встречаю Ме́ню:

– А правда,

что Магарасы

все, как один,

работали в «Главсахаре»?

Даже Гидя?

– Гидя?

Никогда.

Она сидела дома

и спрашивала Зяму:

«Зяма,

когда ты

откопаешь золото?»

Я,

между прочим,

тоже требовал свою долю.

– Ну, а Зяма

где работал?

– Нигде.

Он все время молчал.

Так и промолчал всю жизнь.

На свою свадьбу

Зяма пришел с узелком.

Гидя обрадовалась

и подумала:

вот свадебный подарок.

А в узелке

было грязное Зямино белье.

Она его все время дергала:

«Зяма!

Жарко,

сними рубашку.

Немедленно надень.

У тебя женская грудь.

Зяма!

Куда ты пошел?

В магазин.

– Зачем?

– Гиденька, ты же просила.

Тебе нужен кефир.

– Мне от тебя ничего не нужно.

Лучше сходи к сапожнику,

забери мои туфли».

Кстати,

Зяма прославился тем,

что оросил пустыню

Эмиру бухарскому.

Эмир расплатился с Зямой

коврами и золотом.

Тем самым,

которое Магарасы

зарыли потом.

– Значит,

Ида работала в «Главсахаре»?

– Что ты.

Ида не выходила на улицу

и все время говорила

своему зятю Павлуше:

«Павлуша,

Вы – ничтожество».

И мне

три раза в день:

«Как!

Вы еще не в тюрьме?!»

– А Давид?

– Давид вообще не двигался.

Его сажали на стул.

Он сидел весь день

и смотрел на дверь туалета.

В результате

умер от запора.

– Ну, хорошо, а Павлуша?

Герой войны,

кавалер ордена Суворова 2-й степени.

Он работал в «Главсахаре»?

– Павлуша не мог работать.

У него была прострелена пятка.

Боевое ранение на фронте.

Правда,

Ида называла фронтовика

«Павлуша-самострел».

– Тогда Мэри?

– Ты, наверное, имеешь в виду Рисю.

Какой Главсахар?

Рися была художницей!

У нее одно плечо

было немного ниже другого.

На нем всегда висел этюдник.

Наготове.

Боялась пропустить что-нибудь.

Еще был холостяк Аркадий.

Он полчаса

задумчиво смотрел

вслед каждой женщине

вместо того,

чтобы работать.

Как-то я получил

книгу в подарок.

С надписью:

«Дорогому Мне

в память

о переживаемом времени».

И подпись: Арон.

– Кто такой Арон?

Арон – это и есть Аркадий.

– Как насчет Александра?

– Александр не работал.

Он читал.

Однажды,

обалдев от Магарасов,

я решил сбежать куда-нибудь.

Приезжаю на юг.

Не в сезон.

На пляже всего один человек.

Странный, в кальсонах.

Это был Александр.

Он сидел

и читал «Еврейскую энциклопедию».

Да и Моня был не из Главсахара.

Когда Александр умер,

Магарасы собрались

в комнате покойника.

Поделили имущество

и, сняв по обычаю обувь,

сели скорбеть.

Вошел Моня,

которому ничего не досталось.

Поднял телевизор,

вытащил из-под него

тысячу рублей

и тоже сел переживать.

Так что

никто из Магарасов

в Главсахаре не работал.

Советская власть

подселила к Магарасам

малюсенькую

сухонькую

русскую старушку Шуренцию.

Шуренция мгновенно

стала говорить,

думать,

есть

и одеваться

как Магарасы.

– Знаешь, откуда она пришла?

Из сумасшедшего дома.

Метр сорок роста.

Поселилась в комнате белошвейки.

Покупала нам продукты:

рыбу со шнурком на голове (сом),

маленькие желтенькие, хорошо пахнут (мандарины)…

Однажды принесла билеты на этого еврея,

на которого мест никогда нет (Райкин).

Зяма:

– Сколько время?

– Восемь.

– Что восемь?

– Восемь часов.

– Что восемь часов?

– Ты же спрашивал.

– Что я спрашивал?

– Ты спрашивал, сколько время.

– ТАК СКОЛЬКО ВРЕМЯ?

А это что такое?

Девочка с белым бантом,

белым воротничком,

в белых носочках.

И еще одна.

Только не говорите мне, что у вас были дети.

Их не было.

Уже поздно.

Вам в книжке не полагается их иметь.

Она уже написана.

Прямые и косвенные дополнения

От первого лица

А вдруг?

Я решил:

украду у папы пистолет.

Нажму на курок —

и готово.

Или,

еще лучше,

возьму бабушкины капли.

Те, на которых череп и кости.

Запрокину голову,

раз —

и всё.

Как это ВСЁ?

Если я —

ВСЁ,

то и все —

ВСЁ?

Если все —

ВСЁ,

то и всё —

ВСЁ?

Или пойду на Карламаркса

и брошусь вниз

с моста.

Отец обольется горючими слезами.

Станет ломать руки.

Кусать локотки.

Попомнит,

как меня

ремнем-то.

Дошел до моста.

Посмотрел вниз.

Подумал:

а вдруг

родители не родные?

Взяли меня

из детского дома.

Или

подобрали на улице.

А может быть,

я и вовсе

сын тети Гали?

Тетя Галя

повернулась в больнице на бок

и умерла.

Куда меня девать было?

Чего зря бросаться!

Вернулся домой:

«Лер, мы тети Галины».

Стали рыскать

по дому.

Улики родители попрятали.

И мы решили

бежать из дома

куда глаза глядят.

Глаза глядели на трамвай.

И мы бежали на трамвае.

Звонит Люськин очкарик

в зеленом костюмчике:

«Тю-тю-тю…

Люсю Давидовну можно?»

«А вот нельзя Люську.

Голая в шкафу стоит

и визжит!»

Ну, все.

Пропал.

Теперь уж точно

отдерет

как Си́друю Кóзу.

– Ты зачем

изуродовал дедушкин портсигар?

– Это не я!

– Где перламутровая бабочка?

Черепаховый лист?

Золотой цветочек?

– Пап,

я не выковыривал!

Откуда ему известно?

Ну, теперь ясно

выпорет.

У тети Аси в гостях.

Вы —

за столом.

Я —

за роялем.

«Чижик-пыжик» —

отличная вещь.

Только что выучил.

Вот и тренируюсь.

У нас же дома рояля нет.

Сам знаешь.

Чего тебе не понравилось?

Тащишь в чулан,

достаешь свой

гнусный ремень…

Бросаюсь на тебя,

чтобы убить!

– Твой папа хороший.

– Ничего себе хороший!

У тебя

подпись

с закорючкой,

а у меня без!

Чубчик?

Шевелюра!