Прошу, найди маму

Когда семнадцатилетняя жена выходила замуж за тебя двадцатилетнего, Гюн заканчивал начальную школу. Он был заметно умнее своих сверстников. Он слушался старших, был вежлив со взрослыми, хорошо учился, у него были красивые крупные черты лица. Встречая его на улице, все удивлённо оборачивались: «Чей же он сын?» Когда после окончания начальной школы его не могли отдать учиться дальше, он начал упрашивать тебя, своего брата, и сестру. Кажется, его слова тебе слышатся и сейчас: «Брат, устрой меня в школу», «Сестра, устрой меня в школу». Он каждый день со слезами упрашивал, чтобы его отправили учиться дальше. Прошло несколько лет после окончания войны, но в местах, где она прошлась, оставалась беспросветная тьма. Как можно было жить в такой нищете? Иногда тебе кажется, что всё было будто во сне. Во время войны тебе прокололи шею бамбуковым копьём, но ты выжил. Оставшись старшим наследником в роду, ты был вынужден думать, как прокормить семью. Возможно, от такой сложной жизни ты и хотел уйти из дома. В то время было нелегко даже достать пропитание, не говоря уже о том, чтобы отдать брата в школу. Ты и сестра не слушали уговоров Гюна, поэтому он начал упрашивать твою жену:

– Хёнсу[3], я хочу ходить в школу. Пожалуйста, отправь меня в среднюю школу. Всю жизнь буду тебе обязан.

Жена сказала, что раз он так хочет, надо отдать его в школу, чего бы это ни стоило.

– Я тоже не учился в школе! А он-то хоть начальную закончил, – возразил ты.

Ты не ходил в школу из-за отца. Он был доктором традиционной медицины и после смерти двух других сыновей во время эпидемии чумы не отпускал тебя никуда, где собиралось много людей, даже в школу. Отец сажал тебя рядом и обучал китайским иероглифам.

– Давай отдадим его в школу, – уговаривала тебя жена.

– На какие деньги?

– Можно же продать участок.

Услышав эти слова, твоя сестра сказала: «Она спустит всё состояние!» – и выгнала жену из дома. Только через десять дней, когда ты был пьян, твои ноги повели тебя к дому родителей жены. Обогнув гору, ты дошёл до той хижины и остановился перед запечатанным окном комнаты на заднем дворе, который плотно зарос бамбуком. Ты пришёл туда не для того, чтобы забрать жену. Ты был пьян от вина, предложенного хозяевами после работы на поле, и опьянение привело тебя туда. Хоть не ты выгнал жену из дома, после случившегося ты не мог как ни в чём не бывало войти в дом родителей жены, поэтому остался стоять на заднем дворе. Из дома доносились голоса жены и престарелой тёщи. После каких-то слов жены тёща повысила голос: «Ну и не возвращайся в этот проклятый дом, забирай свои вещи и уходи от них навсегда». Но жена, всхлипывая, возражала своей матери: «Что бы ни случилось, я до смерти буду там жить. Это мой дом, почему я должна оттуда уходить?» Слушая, как жена, всхлипывая, спорит с тёщей, ты так и остался стоять, прислонившись к забору, пока бамбуковые заросли не начали окрашиваться утренними лучами. Когда жена вышла из дома, видимо, чтобы приготовить завтрак, ты схватил её за руку. Похоже, она всю ночь плакала, и её чёрные, большие, как у коровы, глаза опухли так, что остались одни только щёлочки. Даже когда она от удивления широко открыла глаза, они остались щёлочками. Сжав её руку, ты прямиком направился домой через заросли бамбука. Выйдя из бамбукового леса, ты отпустил её руку и пошёл впереди. Роса капала на брюки. Как всегда, отставая, жена догоняла и просила, тяжело дыша: «Иди помедленнее!»

Как только она вошла в дом, не Хёнчхоль, а Гюн первый побежал ей навстречу.

– Хёнсу! Я не буду проситься в школу, только ты не уходи больше из дома!

В глазах Гюна стояли слёзы отчаяния. Он так и не поступил в среднюю школу и помогал жене по хозяйству. Когда он работал с ней в горном поле, если высокие стебли гаоляна закрывали её, он звал: «Хёнсу!» Когда твоя жена отзывалась, Гюн широко улыбался и звал ещё раз: «Хёнсу!» Он звал её, она отвечала, он снова звал, она опять отвечала… Так, перекликаясь, они и работали в поле. В отличие от тебя, постоянно уходившего из дома, Гюн для жены был надёжной опорой. С возрастом у него прибавилось сил, и по весне он выходил с коровой пахать, а в пору уборки урожая раньше других шёл убирать рис на плантации. Когда осенью приходило время солить кимчхи, он на рассвете выходил в поле и в одиночку собирал всю пекинскую капусту. В те времена рис с колосьев приходилось соскребать гребнем, сидя в поле на соломенном коврике. Все женщины деревни брали с собой гребни и собирались на плантации, где в тот день условились обмолачивать рис, рассаживаясь и ставя их перед собой. Они работали до захода солнца. Однажды Гюн ушёл работать на винодельню в посёлке. Получив деньги, он купил новый гребень и, вернувшись домой, протянул его жене.

– Что это? – спросила жена.

– У тебя самый старый гребень в деревне… – Гюн улыбнулся. – Мне показалось, что, когда ты пытаешься его поставить, он плохо держится…