Прошу, найди маму

Больше всего мне нравилось, когда во дворе ставили кастрюлю и готовили рисовые булочки на пару. Хёнчхоль зажигал лучину от комаров, а младшие дети рассаживались на лавке и ждали, пока в котле, который стоял на углях, приготовятся булочки. Когда я подавала к ужину целый котёл булочек, каждый брал себе по одной, и вскоре в котле ничего не оставалось. Дети съедали булочки быстрее, чем успевала приготовиться следующая партия. Мне даже становилось страшно смотреть, как они, с трудом помещаясь на лавке, ворошили угли в жаровне и ждали, пока приготовится ещё одна партия булочек… Лучина не помогала, и комары успевали искусать мне все руки и ноги, а я до ночи готовила и готовила булочки, которые сразу же съедались, и дети ждали ещё. В те летние ночи, в ожидании следующей порции булочек дети по одному засыпали, лёжа друг на дружке. Когда все засыпали, я готовила оставшиеся булочки, складывала их в корзинку для риса, закрывала крышкой, оставляла на лавке и ложилась спать. На рассвете выпадала роса, и у паровых булочек внутри корзинки чуть-чуть затвердевала корочка. Едва открыв глаза, дети ставили перед собой корзинку и опять уплетали булочки. Поэтому они до сих пор любят холодные паровые булочки с затвердевшей корочкой. Такими были летние ночи. Ночи под усыпанным звёздами небом… Пока я бродила по дорогам, в голове у меня был туман, я ничего не могла вспомнить, но очень скучала по дому. Ужасно скучала по двору, по цветочным клумбам, по колодцу. Скитаясь, я иногда садилась у дороги и рисовала на земле всё, что вспоминалось из этого дома. Рисовала ворота, клумбу, горшки с соусами, крыльцо. Я не помнила ничего, только этот дом и дом, который был раньше, дом, который уже давно исчез с лица земли, с традиционной кухней и задним двором с растущими листьями белокопытника и амбаром около свинарника. Синие жестяные ворота из двух створок, с облезшей краской. Ворота, где слева была маленькая калитка, а справа висел почтовый ящик. Большие ворота открывали только три-четыре раза в год, а калитка с деревянной ручкой всегда была открыта в сторону улицы. Мы почти никогда не запирали дверь. Даже если дома никого не было, деревенские дети заходили в калитку и играли во дворе, пока не садилось солнце. Когда в разгар полевых работ дочь рано приходила из школы, а все были в поле, и дом был пустым, она садилась на велосипед, который стоял под деревом хурмы, и крутила педали. Когда мы возвращались, дочь, сидя на крыльце, звала: «Мама!» – и бежала ко мне. Когда средний сын надолго уходил из дома, рядом с топкой я оставляла ему рис и настежь открывала большие ставни ворот. Если кто-то сбивал плошку ногой, я опять наполняла её. Проснувшись от шума ветра, опасаясь, что ветер может захлопнуть ворота, я выходила из комнаты и подпирала ворота камнями. Когда ворота покачивались, мои глаза и уши сразу устремлялись туда.

Шкаф тоже промёрз.

Даже двери не открываются. Он, наверное, пуст. Когда у меня раскалывалась голова, я хотела поехать к тому человеку, у которого я уже так давно не была. Мне казалось, что там мои боли пройдут. Но я не ехала. Сдерживая своё желание, я приводила в порядок свои вещи. Я чувствовала, что приближается время, когда я перестану что-либо понимать. Я хотела сама разобраться с вещами, к которым привыкла, пока ещё могла их узнавать. Старую одежду, которую долго хранила, обернула куском ткани, вынесла в поле и сожгла. Нательное бельё, которое купил Хёнчхоль с первой зарплаты, так и пролежало не один десяток лет в шкафу нетронутым, прямо с этикеткой. Когда я сжигала его, мою голову, казалось, вот-вот раздавит от боли. Я сожгла всё, что можно было сжечь. Оставила только одеяла и подушки, на которых могли спать дети, приезжая на праздники. Я сожгла и одеяло, которое сделала моя мать из хлопка, когда я выходила замуж. Я достала и ещё раз рассмотрела все вещи, которые прожили со мной так долго. Среди них были те, которые я так берегла, что даже ни разу не пользовалась, я достала тарелки, которые покупала, чтобы подарить на свадьбу старшей дочери. Но она всё ещё не замужем. Если бы я знала, что старшая дочь так и не выйдет замуж, а за это время младшая успеет родить троих детей, я бы их хотя бы младшей отдала. Я по глупости считала, что поскольку купила их для старшей дочери, именно ей и должна отдать. Я долго сомневалась, но потом разбила и их. Я знала, что однажды уже не буду помнить ничего. Но до того момента я хотела разобраться со всеми своими вещами, которыми пользовалась всю жизнь. Я не хотела оставлять их. Нижние кухонные шкафчики тоже пусты. Всё, что можно разбить, я разбила и закопала в землю.