Прошу, найди маму

Несколько лет назад, когда муж был пьян и у него спросили, где он живёт, он ответил: «В Йокчхоне». Уже двадцать лет прошло с тех пор, как Хёнчхоль уехал из того дома в районе Йокчхон, а он всё его не может забыть. Я и то плохо помню тот район. Муж редко выражал чувства. Но когда Хёнчхоль купил себе свой первый дом в Йокчхоне, муж очень гордился. Наверное, поэтому, когда был пьян, забыл свой настоящий адрес и назвал район, в который приезжал погостить на пару дней несколько раз в год. Мне хотелось, чтобы ты так же относился к нашему дому. По углам и на заднем дворе каждый год зацветали разные цветы, даже если я их не сеяла, они необыкновенно цвели отведённое им время, потом опадали. Во дворе, у крыльца, в амбаре, за домом – везде что-то вырастало, собиралось, засыхало и умирало. Иногда даже на верёвки для сушки белья садились птицы и начинали щебетать между собой, как будто они сами – говорящее бельё. Всё-таки дом становится похожим на того, кто в нём живёт. Потому что иначе утки, бродившие по двору этого дома стайками, не откладывали бы яйца, чуть только заметив свободное место. Иначе так чётко не вспоминалась бы картина, когда в солнечную погоду я брала сушёную редьку и варёные таро, складывала в плетёную тарелочку и ставила на глиняный забор. Так чётко не вставало бы перед глазами, как дочка выставляла под лучами солнца свои начищенные кроссовки просушиться. Старшая дочка любила смотреть на отражение неба в колодце. Кажется, что вот и сейчас она подошла набрать воды и стоит, положив подбородок на край колодца.

Счастливо…. Я теперь ухожу отсюда.

Когда прошлым летом я осталась одна на станции метро «Сеульский вокзал», я могла вспомнить только то, что было со мной в двухлетнем возрасте. Позабыв всё, я могла только идти, куда глаза глядят. Я не помнила, кто я. Я ходила и ходила без конца. Всё было будто в белой дымке. Мне чётко представился двор, по которому я бегала в два года, когда мой отец вернулся домой, после того как работал то на добыче золота, то на добыче угля. Я ходила, пока могла. Я ходила и ходила между высокими жилыми домами, по холмам вдоль травяной дорожки, по футбольному стадиону. Куда же я хотела прийти? Может быть, в тот двор, по которому я бегала, когда мне было два года? Вернувшись домой, отец каждое утро ходил пешком за четыре километра на строительство железнодорожной станции. Что же это была за авария, в которую он попал? В какой аварии он потерял свою жизнь? Говорят, что, когда люди пришли сказать маме о случившемся, я в это время играла, бегала по двору. Глядя на то, как мама с бледным лицом, шатаясь, пошла с помощью соседей к месту аварии, я продолжала играть. Проходя мимо, кто-то шлёпнул меня: «Ты всё смеёшься, не зная, что отец погиб. Несмышлёная!» С одними лишь этими воспоминаниями я ходила и ходила, пока, обессилев, не села на землю.

Вон там.

Мама сидит на крыше дома, где я родилась.

Подняв голову, она посмотрела на меня. Говорят, до моего рождения бабушка видела сон, в котором корова с блестящей рыжей шерстью встала на ноги и потянулась. Бабушка сказала: «Раз этот ребёнок родился, когда корова собрала свои силы и встала, он будет полон энергии и принесёт много улыбок, поэтому берегите его». Мама смотрит на мои ноги, израненные шлёпанцами. В глубине раны виднеется кость. Мамино лицо перекошено от печали. Это лицо – такое же, какое я увидела в зеркале, родив мёртвого ребёнка. «Дочка моя». Мама распростёрла руки. Будто поднимая только что умершего ребёнка, мама просунула свои руки мне под мышки. Она сняла с меня синие шлёпанцы и положила мои ноги к себе на колени. Мама не улыбается. Она и не плачет. Знает ли она… что всю жизнь она мне была так нужна.

Эпилог. Розовые чётки

Шёл девятый месяц с тех пор, как исчезла мама.