Проскинитарий. Хождение строителя старца Арсения Суханова в 7157 (1649) году в Иерусалим

В Пяток на утрени первое Евангелие чел сам Патриарх в мантии и епитрахили, и в омофоре, в алтаре, потом митрополиты и попы[142]. У часов царских Патриарх не был; Евангелие чли на часах переменяясь; многолетие кликал поп. — Того же дня взволновались арабы пустынные на франков, приступали к монастырю. В Великий Пяток на вечерни отворили церковь великую; Патриарх пошел со всем миром, и пели вечерню по обычаю, а павечерницы не было. С вечера поспав мало, встали и пошли в церковь. В церкви пред Царскими дверями поставлен одр, сверху лучки гнутые, по лучкам сверху покрыто покровом, а на одре под лучками положена плащаница, а на плащанице цветы сребровидные и прочие. Патриарху уготованы были кресла среди церкви, и пяти митрополитам кресла же поставлены сгибные с коврами. Патриарх облачился во весь сан, якоже к литургии, среди церкви у кресл, а митрополиты и попы облачились в алтаре, такожде якоже к литургии. Митрополиты все в саках были, а все без шапок, понеже шапок кроме Патриарха никто нигде не носит, и нет у них, и не бывало. А Назаретский митрополит бил челом Государю, будто у него была шапка да изветшала, и чтоб Государь пожаловал велел сделать новую, и ту государеву шапку Назаретский, приехав, дал Патриарху, и сакк совсем один. А в Назарете шапки от начала не бывало, и ныне не будет же носить. И Патриарх, взем ее, сказывали, заложил в заклад. И при нас Назаретский служил с Патриархом и без Патриарха без шапки. Диаконы облачались в алтаре же. И как Патриарх облачился, вышли из алтаря все, и стали митрополиты по своим креслам, по обе стороны Патриарха. Архидиакон возгласил: «евлогисон деспота»[143], а Патриарх: «евлогитос о Феос»[144], и начали утреню́: двух псалмов сначала не говорили; по шестопсалмии и по ектении «Бог Господь», таже пели «блажени непорочнии», и припевы все до конца сряду, не преступая; сначала запевал сам Патриарх, а канархист канархал все сряду; ектений по статьям не было. Пропев третью статью, ход великий с гро́бом, еже есть со одром, в полуденные врата, и шли против солнца около алтаря и Гроба Христова, и пришед поставили на камени Гроб, сиречь одр, идеже помазаша тело Христово, и снемше со креста в саван положиша; и тут диакон говорил: «спаси, Боже, люди твоя», что́ на литии, и прочие многие ектении говорили за Государя Царя и Великого Князя Алексея Михайловича всея Руси, за государей воложских и грузинских и за прочих простых людей стоящих ту, за волошан, и за прочих, о ком Патриарх велел; а диаконы говорят ектении переменяясь; потом говорил Патриарх: «услыши ны, Боже, Спасителю наш», таже поп говорил: «Владыко многомилостиве», стоя на конце камня и одра, лицем с востока на запад; потом пошли в свою церковь, в те врата, в которые вышли. Патриарх стал на высоком своем месте, а митрополиты по прежнему среди церкви по своим креслам, священницы же немногие остались, многие разоблачились. Таже начали петь канон, и одр снесли в алтарь и поставили пред престолом; по третей песни одр, разобрав, снесли; таже ектения «паки и паки». Потом вынесли пять хлебов, и поставили на скамейке среди церкви, с двумя лампадами; поп покадил; таже Патриарх говорил по чину молитву над хлебами, стоя на своем месте, а «Богородице Дево радуйся» и прочее не было; и по молитве хлебы снесли. Начали петь седален, таже канон четвертую песнь; по шестой чли синаксарь; «Богородицу песньми возвеличим» поп говорил, а «Честнейшую» не пели, ни «Величит душа моя Господа». «Свят Господь Бог наш», и прочее, славословие, и трисвятое, выход; поп с диаконом с Евангелием и прочее все по обычаю, а ходу по нашему в том месте не было с плащаницею. По отпусте Патриарх с митрополиты, вшед в алтарь, разоблачились, и разошлись по кельям; спали до получаса дня. В третьем часу дня Патриарх вышел из церкви на свой двор, такожде и прочие все; а церковь весь тот день стоит отперта; а турки сидят у дверей, емлют свое по обычаю со входящих. И пришед Патриарх в дом свой, и помешкав в келье своей, пошел у Царя Константина масло святить избранным людям, которые побольше дают, и тут их помазывал, запершись в церкви; потом масло святил в соборных сенях патриарших своих; и тут все были власти и священницы, иноцы, и прочие миряне, тут помазывались; а как помазовал кого, тот даст ефимок, а иной половину; а диакон подле Патриарха стоит с блюдом, и тут ему кладут деньги на блюдо. После того всем поклонникам раздадут по свеще, а возьмут за свещу на Патриарха по ефимку; после того, а иные прежде того приходят к Патриарху в келью исповедатися во грехах, иноцы и миряне, инокини и жены. В великой церкви всяких людей полна церковь найдет; а митрополит тут святит масло и помазует[145] всех приходящих, арабов-христиан, мужей и жен и младенцев. Егда же время вечерни, пошел Патриарх в великую церковь Христова Воскресения и прочие с ним, и пришед Патриарх в церковь, пошел в келью свою, иже в великой церкви, и сел; и мало погодя, пришел к нему турчин, честный человек, и с ним другие обычные; и мало посидев, Патриарх дал им неведомо по сколько ефимков; они же, взем, пошли во Гроб Христов с греческими старцы, и погасили во Гробе все паникадила, горевшие с маслом, и вышедши вон, затворили палатку, что́ пред Гробом Христовым, и запечатали; а старец церковный погасил во всей церкви горящие паникадила, а иные изредка остались не погашены. Нам же сидящим в келье с Патриархом, пришел диакон к Патриарху и при всех нас сказал, что почали кадилы в церкви и в алтаре сами вжигатися невидимо; греки и волохи, с ними же и Арсений со Ионою диаконом пошли того смотреть, и пришед в церковь, осмотрели, ажно в алтаре кадило чуть знать, в нем огнь горит; и мы старцев допрашивали, то кадило давно ли загорелось, или не погашено было, и старец сказал, который кадила гасил, что того кадила он не гасил, а что в церкви показались многие кадилы кабы горят, и то осмотрели, ажно от солнечного луча сияющего в непокрытый верх церковный в кандилах показался сквозь стекло лучик, кабы маленький огнь горит; а мир весь зрит; ин говорит «огнь», а ин говорит «от солнца луч», и тако молва велика восстала в народе; и мало пождали, как солнце зашло низко, и того ничего в кадилах не стало, что казалось огнь горит, понеже отъиде солнечный луч. И нам убо с диаконом Ионою московским осмотревшим, ажно и на Голгофе свечи горят; и Арсений с Ионою поговорили Назаретскому митрополиту и прочим, для чего не везде огнь погашен, и чтоб велели и остальной погасить, и они велели погасить свещи и на Голгофе. А что в алтаре кадило было не погашено, и Арсений с Ионою диаконом сами спустя погасили; ино знать, что старо горело, а не вновь загорелось, понеже уголь у светильца толст нагорел, а как вновь загорится, ино уголь не бывает, а и будет не вскоре и то не толст. И как время, сошел Патриарх в церковь из кельи, и почали вход говорить, и облачились мнози по обычаю как к службе; и уготовимшися взимают все верные хоругви и идут творяще ход в южные врата, идут против солнца, около великого алтаря и около Гроба Христова трижды обходят, поюще стихиры. А за Патриархом Паисием Иерусалимским, после его лика, от своей церкви шел Патриарх армянский Филипп эчмиадзинский со своими митрополитами и прочими властями, множество их было; а за армянами шли копты, все египтяне и ефиопы; потом несториане со своим ликом[146]; а римлян не было, понеже римляне пасху праздновали преже нас, марта в 21 день в третью неделю поста; а жиды праздновали марта в 13 день в субботу второй недели поста; в той день месяц полон был. Но римляне токмо смотрят, по высоким местам стоя с народом. Егда же в третий обшед, и стал Патриарх против дверей Гроба Христова, сложил с себя сакк и митру; и армянский Патриарх то же сделал, уклонясь на свою страну, и сняв фелонь и шапку болшую, и пришед, стал тут же подле Паисия Патриарха. Тут же у дверей стоял Патриархов питроп и иные его старцы дюжие: блюдут двери и Патриарха, — как пойдет в двери, чтоб иных не пустить за ним; армянского Патриарха свои блюдут, и копты его же блюдут, чтобы его не оттерли. И приступил Патриарх Паисий ко дверем затворенным близко. Таже пришед турчин отпечатал двери и стал тут же близко, оберегает, чтобы дали Патриарху Паисию войти напред ко Гробу Господню, а иной бы никто не входил с ним; понеже хочет и армянский войти вместе, и для того турчину дают почесть, чтобы не дал воли Патриарху армянскому войти, дóндеже Патриарх Паисий назад выйдет с огнем. Патриарх же Паисий приказывает своему питропу и старцам накрепко, чтобы они крепко держали двери, и как он пойдет, за ним бы никого не пускали в двери. И взем Патриарх два пука свеч и отворя двери пошел, и паки двери затворили. Армяне много чинили и копты, чтобы им своего Патриарха армянского тут же пустить с Паисием вместе, и мало не разодрались с питропом, и тако удержаша питроп с товарищи двери, и не пустиша Патриарха армянского, но стояша, прижався к дверем. С ними же и Арсений стоял, прижався к дверем, со своими старцы подле питропа. И мало постояв, питроп двери отворил и Патриарха ждал изнутри, и паки затворил. И всего Патриарх Паисий мешкал внутри Гроба Христова затворясь с полчетверти часа, и отворя двери вышел, держа в обеих руках по пуку свеч горящих. Тут в дверях теснота великая учинилась. Абие армянский Патриарх ко Гробу Христову внутрь пошел. А у нашего Патриарха всяк хочет свечу зажечь. Тут же и аз грешный Арсений у Патриарха зажег свою свечу прежде всех, и пошел прочь. А мирян много на меня навалишася, хотяху зажещи от меня свои свечи; и тако своих не зажгли, а мою угасиша. Аз же паки сквозь народ продрался к Патриарху Паисию, и паки зажег; и тако ушел в свой алтарь. И тут все митрополиты и иноцы от моея свечи возжгоша свои свечи. Патриарх же Паисий от народного утеснения стал на высоком месте, что́ бывал престол сербский, и тут от него зажигают весь народ, а иные и друг от друга зажигают, а не все от Патриарха. И тако разошлось по всей церкви множество огни; и зык и шум и угнетение и крик немерный; иные же играют, скачут иными всякими образы молодые люди и робята всяких вер, и наши тут же вместе с ними[147]. Армянский Патриарх зажегши идет на свою страну, и у него зажигают своей веры народ. Егда же вси возжгут, и Патриарх Паисий сошед с высокого места, идет в церковь греческую, положа сакк и омофор и шапку. И служили литургию Васильеву, по обычаю, великим собором; а паремий всех не чли, что́ писано на ряду; а кандиловжигатель вжигает кандилы и свечи по всей церкви. После обедни Патриарх, пришед в келью, сел; такожде и мы все с ним; и поставили трапезу, и ели все хлеб, и мало вина; а Патриарх пошел к себе в келью, а ел ли[148] там, или нет, того неведомо, понеже от нас скрывался; ведают ближние его люди келейные; а отъели до вечера часа за два. Деяния не чли, па́вечерница была; а Патриарх не был; и с вечера поспав мало, встали к заутрене, и пели по обычаю до света, и литургию вскоре после заутрени служили митрополиты Назаретский, и Вифлеемский, Заиорданский, Хевронский, Дубницкий из Сербии, и Иверский, и прочие все тутошние и приходящие священницы. А Патриарх на велик день литургии не служил; как в субботу вышел с огнем от Гроба Христова, и тамо миром его угнели, и ногу, сказывают, отдавили; насилу в Субботу Великую отслужил. На литургии причащались многие Телу и Крови Христовой, и нечестно и неведомо кто мужы и жены и младенцы друг пред другом давятся; и иные в Царские двери угнетахуся; и митрополит Вифлеемский отворотился было с потиром, и Царские двери затворил, чтобы не дать, понеже нестрашно и нечестно емлют, давятся; и все зашумели криком великим с греками и пришед Назаретский митрополит к Вифлеемскому, велел давать, и Вифлеемский в северные двери стал давать, ино и тут давления меж себя: пошли бабы сами в алтарь, а митрополит, прижався к жертвеннику, подавал, а не знает кому дает: исповедался, или нет, верный, или неверный, крещен, или не крещен, еретик, или православный; токмо они емлют, а он подает, а неведомо кому; мужи, и жены, и девки, и младенцы, а все из разных мест и из дальних деревень, которые живут с турками вместе и у турков, а церкви и попа у них нет; токмо на Пасху приходят в Иерусалим, и тут причащаются; а не знает их никто, токмо называют себя христианами, а иные из заиорданских пустынь. И как отпели литургию, вышли все из церкви, токмо остались кому тут указано быть; а в церкви во весь год неизменно живет старец честный и верный эконом, еже есть строитель; он ведает всю церковную казну, и строение, и денежный сбор; да с ним два священника, да диакон, да два старца, которые вжигают кандилы с маслом, и церковь пометают. Патриарх ел у себя в келье един, а митрополиты и прочая братия и гости все ели наверху над трапезою.