Проснулся утром...

Запрет мы объявили не только для того, чтобы поберечь читатель­ские нервы. От частого употребления даже самые хлесткие слова «сти­раются», теряют свою действенность. И не только слова, но и поступ­ки. Лет пятнадцать назад я писал заметку о том, как парень ударил ножом девушку, за которой ухаживал. Я брал интервью у нее прямо в реанимации, у него – в камере предварительного заключения. Исто­рия была необычной, я переживал ее долго. А вот вчера мне рассказали про убийство, и я чуть ли не пожал плечами – ну вот, еще один... Впе­чатлило в основном количество ран.

Печально. Не хочу заканчивать этой историей. Вспомню еще одну читательскую претензию, которую тоже обсуждали всей командой: вот вы про все пишете, везде успеваете, а почему вы не говорите, что хоро­шо, а что плохо? У вас своего мнения нет?

Есть! Своего мнения у журналистов «ДД» хоть отбавляй. Но это – очень интимное дело. Мало ли что думает журналист, а вдруг он не­верно думает? Пусть уж лучше он смотрит и видит, слушает и слышит. И вам докладывает. А если мы еще и комментировать станем – ника­кой бумаги на нашу газету не напасешься. А бумага нынче дорога. Так что, вы уж сами оценивайте.

Апрель, 2002

ПЕРЕЛИСТЫВАЛ НА ДНЯХ АЛЬБОМЫ...

Перелистывал на днях альбомы из Рима, Флоренции, Венеции и об­ратил внимание на одну особенность. Наиболее популярные сюжеты из Нового Завета у художников Возрождения: Благовещение, Мадонна с младенцем Иисусом, поклонение волхвов, снятие с креста, оплакива­ние. И очень редко мастера изображали вознесение Христа. Почему?

Ой, в связи с их живописью столько вопросов, столько вопросов... Только вот кому их задавать?..

Вот Рафаэль Санти постоянно писал образы Божьей Матери со сво­ей любовницы. Вот вас заворожила Мадонна в кресле или вы окамене­ли перед Сикстинской Мадонной, а рядышком – портрет черноглазой задумчивой красавицы Форнарины, любовницы Рафаэля. И это одна девчонка. Даже с точки зрения нехристя в этом есть что-то недостаточ­но трепетное... А тогда маэстро даже не скрывал, кто возбуждает в его творчестве божественные образы.

Хотя, умей я, я бы только своих любимых и рисовал.

Или возьмем Микеланджело. Принято взахлеб превозносить его талант, гений, но ведь он еще был и великим хулиганом.

Давайте вспомним одну историю. Очередной папа заказывает ве­ликому мастеру надгробие. Тот успевает изваять только одну централь­ную фигуру – отца и спасителя еврейского народа Моисея, после чего заказчик расторгает договор с мастером и посылает его так далеко, на­сколько ему позволяет святой сан понтифика. И я его понимаю. Моисей то получился с рогами! Будучи в Италии и стоя перед этим чудом, я попытался выяснить у гида, что хотел сказать этими рожками Микеланджело. Гидесса отреагировала так, словно я воздух испортил, и сухо заявила: это не рога, это нимб! Спорить я не стал.

И все же, зачем он праотца с рогами изваял?.. Он ведь на черта полу­чился похожим. Или другое произведение того же Микеланджело – Сикстинская капелла. Десять лет в общей сложности ушло у него на роспись потолка и одной стены в этой папской молельне! Получилось на славу, знатоки говорят, что капелла – одно из чудес света. Так вот, это чудо сразу после сдачи в эксплуатацию папа и его соратники хоте­ли уничтожить – содрать, заштукатурить и забелить. Оно им очень двусмысленным показалось.

Я, честно признаюсь, не папа римский, но я того же мнения. И суть не в том, что слишком много в картине обнаженной и некрасивой, при­митивно говоря, натуры. С натурой церковники справились – наняли другого художника, и он народу задницы голые, члены и прочую сра­моту поприкрывал – кому повязки набедренные дорисовал, а кому и целые штаны достались (через некоторое время более прогрессивный папа все это соскоблил и восстановил начальный вариант). Беда в том, что очень уж мрачным у него Страшный суд получился.

Не торопитесь недоумевать: что может быть радостного в конце све­та? Но там изображены не только отвергнутые и черти с пассатижами, там и праведники, и ангелы, и Божья Матерь, и апостолы. Так вот, даже у избранных очень странные лица. Они уже сдали зачет, они будут жить в раю, однако на их лицах – тревога, потерянность, боль и тоска. Дева Мария отвернулась от сына, вершащего этот, может, и праведный, но дей­ствительно страшный суд. Да и по лицу Христа не скажешь, что происхо­дящее доставляет ему удовольствие или хотя бы вдохновляет его. Не нра­вится ему все это, просто так уж сложилось и надо как-то это пережить... И лицо у него уже не страдающее, как обычно, а злое и даже злобное...

Конечно, мастер не видел страшного суда... Но почему он именно так его представил? И кто знает точно? Пастыри духовные, священнос­лужители прошлого, претендовали на знание, но кто их помнит! Апос­толов, и тех попробуй без запинки перечти. Вот точно знаю, был папа римский Сикст, потому что он заказал мастерам знаменитую капеллу и одноименную мадонну. А мастеров помнят, знают. Не всех тоже, но главных хотя бы. Только вопросов к ним много... Да и не только к ним...