Проснулся утром...

пред тобой сидит,

твой звучащий нежно

слушает голос

и прелестный смех.

У меня при этом

перестало сразу бы

сердце биться...

Это откровение о сильной, как Солнце, и безнадежной, как претен­зии на бессмертие, любви Давид Тухманов положил на музыку в кон­церте «По волнам моей памяти». Только в песне не было трех после­дних строчек. Я умру от любви к тебе, говорит поэт, но смерть эта будет сладкой и радостной, потому что она от любви к тебе... Однако в конце стиха – попытка взять себя в руки:

Но терпи, терпи!

Чересчур далёко

все зашло...

Эти строки писала женщина. Сапфо. И, как считают историки, пи­сала их к женщине. Золотой век острова Лесбос. А другой поэт, Алкей, уже мужчина, сходил с ума от любви к Сафо, посвящал ей почти все свои стихи, но безнадежно, безответно. Как у них там все сложно было, запутанно. Две с половиной тысячи лет назад. Сто поколений! Немно­го? А сколько поколений своего рода вы помните?

Моя бабушка была на четверть гречанкой. Это значит, что ее бабуш­ка была гречанкой. И не из крымских греков. Эта история – наше се­мейное предание.

150 лет назад жил один русский моряк. И страстно любил он моло­дую гречанку. Моряк служил на торговом судне, часто бывал в Греции и всегда спешил на свидание со своей возлюбленной. И вот однажды пришли они туда, он прибежал к девушке, а она ему – от ворот пово­рот. Как? Почему? Все, говорит гордая гречанка, я тебя больше не люб­лю. Я выхожу замуж за богатого и местного, а ты мне больше не нужен.

– Ты хорошо подумала? – спрашивает моряк?

– Да! – ответила решительная девушка.

Однако морячок был не менее решительным. Схватил он девушку в охапку и утащил на корабль. А тот уже был готов к отплытию. Моряк надеялся, что девчонка передумает, но та ни в какую. Видимо, всю доро­гу брыкалась, кусалась и царапалась. За что и была высажена на пустом берегу Азовского моря в районе поселка Берда (сегодня город Бердянск).

И тогда... Это место особенно хорошо озвучивал мой двоюродный дядя:

– И пошла она берегом моря, и горько плакала...

И ничего удивительного! Она ведь даже языка русского не знала. Однако добралась до ближайшей корчмы на окраине поселка, как мог­ла, объяснила хозяину свою беду, и тот взял ее на работу. За стол и кров. А со временем наша спецпереселенка вышла замуж, нарожала кучу де­тей и стала моей прапрабабушкой. А ее дети тоже были плодовитыми. В Бердянске у меня много родственников. Мало того, я знаю в Апати­тах одну красивую девчонку, она из Бердянска. И есть в ней что-то по­дозрительно античное – профиль, волосы, цвет и разрез глаз... Ой, точ­но родная кровь.

Так моя прапрабабка – это всего четвертое от меня поколение. А с тех веков, с которых мы начали, сменилось 100 поколений.

И после всего вышеперечисленного вы станете судить вашего покор­ного слугу за то, что его опять тянет в Грецию? Тем более что меня в нее тянуло и в прошлом году, и в позапрошлом. И если я опять туда не по­паду, мне не привыкать. А вам тем более.

Май, 2003

НА ЛУБЯНСКОМ ПРОЕЗДЕ...

На Лубянском проезде – широкий зеленый бульвар. Зеленые газо­ны сплошь усеяны москвичами – пивко пьют с друзьями, семейно и в одиночку, лежат, сидят, расслабленные, жарой разморенные. А с двух сторон от сквера многорядные потоки машин несутся. Шум, смог. Но москвичам все нипочем. Они отдыхают на травке, под кустами и дере­вьями. Вывод: что-то в них все же есть человеческое. Москвич, а к при­роде его все равно тянет.

Открытое кафе на оживленном перекрестке. Народ за столиками пьет пиво, вино, ужинает (или поздно обедает). Вокруг бурлит го­род – люди, машины, сплошной шум голосов, моторов, шуршат шины по асфальту. И вдруг чужеродный звук: цок, цок, цок, цок... Мимо кафе верхом на крупной гнедой лошади проезжает девчонка лет двенадца­ти. Ноги в коротких стременах вразлет, на ногах мужские носки и рези­новые шлепки...

Чудно в столице. Здесь особенно видно, как люди друг друга тра­вят, давят, ругают, обсчитывают... За две кружки бельгийского пива, вареный язык с хреном и фаршированные баклажаны девушка Ира, за­медленная то ли жарой, то ли хромосомами, принесла счет: 805 рублей. Смотрю на кассовую ленту, соображаю...

– Миленькая, тут шесть кружек пива, а у меня было две.

– Да? – удивляется она и тоже долго смотрит в счет, но при этом шевелит губами.

Впрочем, может, я тоже шевелил губами. Ира удаляется. Где-то хо­дит, приносит тот же счет. Там рукой вписана другая цифра: 640 руб­лей. Я молча достаю блокнот, сделанный руками тибетских монахов, ручку, вырываю листок, пишу свой счет: получилось 400 рублей. Ира предлагает оплатить эту сумму. Извиняется, говорит, что очень много посетителей. Я плачу и советую ей записывать заказы, чтобы не путать­ся. Она опять извиняется. Расстаемся мы почти друзьями. В тот же ве­чер москвичи рассказали анекдот.

Официант в ресторане:

– С вас вышло 1000 рублей.

Посетитель:

– Но я же поел всего на 200!

Официант: