Проснуться живым

— Позволишь — не позволишь. — Голос Надежды Абрикосовой звучит тягуче и томно. — Когда ты перестанешь пользоваться подобным лексиконом? Со мной он не проходит, неужели еще не поняла, сестренка?

— Я тебе не!..

— Не, не, — успокоила фальшивая жена африканского Царя Непопираемой земли и тоже, позевывая, потягиваясь, как только что спарившаяся кошка, сбросила с себя невидимость. Словно уже ненужное одеяло.

Викентий отстраненно отметил, что Надежда в обилии пуфов, ширм и раскоряк-диванов смотрится более естественно. Она и позу, в отличие от связанной скотчем ипостаси, приняла вальяжную, раскинувшись на софе (или канапе?) что твоя Клеопатра. Или какая-нибудь Фрина. Правда, упомянутые античные красавицы никогда не носили черного лакового комбинезона в обтяжку да еще с накинутым поверх шелковым, легким и белым, как мыльная пена, пеньюаром.

— Пеньюар поверх комбеза — да у тебя просто бездна вкуса, мадам Абрикосова! — сыронизировала по этому поводу и Элпфис. Надо же. Беднягу всю скотчем перетянули, как коробку с рождественским подарком, а она не сдается. Ругается. Шутит. Злит всемогущую повелительницу змей и погубительницу африканских монарших структур.

— Спасибо за комплимент, — пропустила колкость мимо ушей мадам Абрикосова. Изящным жестом взбила свои уникальные волосы: по-прежнему пышные, кудрявые и золотистые. — Эй, mon cher prince Викентий! Бросьте играть в молчанку, вы ведь уже вполне очнулись и тоже стали видимым. И в некоторой степени дееспособным.

Действительно, бывший психиатр оглядел себя и понял, что раньше не ощущал собственного тела потому, что просто-напросто его не видел. Перед его глазами была лишь голая лакированная столешница овального, красного дерева стола. А теперь на столе обрисовались его родимые телеса. К счастью, нормально, в его, Викентия, одежду одетые. А то ведь с эротоманки, коей по всем приметам является мадам Абрикосова, вполне станется его бесстыдно заголить. Или обрядить в какой-нибудь пеньюар, как противного шалуна.

И что еще положительно: руки-ноги не связаны. Доверяет эротоманка бездарному магу. Потому что знает: никуда он от нее не убежит. Некуда ему бежать. А это злит. Мужчина он, в конце концов, или кто?! Поддался каким-то бабам, шизанутым шлюхам, которых давно аминазином пора по самые ноздри накачивать!

Впрочем, почему «бабам»? Элпфис ведь, кажется, за него и против нее.

Но это еще надо разъяснить.

А пока…

Пока пора и норов показать. Мужской, так сказать, характер.

Викентий принимает на столе сидячее положение (этакий инвалидный вариант позы лотоса) и устало глядит на Надежду. Потом на Элпфис. И наконец вопрошает:

— До каких пор будет продолжаться этот идиотский театр?

— Резонный вопрос! — сразу вскинулась Надежда. — Как это по-мужски жестко и верно: задавать сразу и в лоб жизненно важные вопросы! Вы обязательно станете Президентом, mon prince. Если выживете.

— Хватит болтать! — оборвала пеньюарную красавицу Элпфис. — Я тоже хочу знать, когда ты прекратишь издеваться над миром и отправишься на постоянное место жительства в психиатрическую клинику!

— Какие нетерпеливые! — Надежда приподнялась на софе, взяла с пристроившегося рядом маленького золоченого столика скромного вида шкатулку. Открыла, достала ложечку, зачерпнула ложечкой из шкатулки белого порошка и втянула порошок с ложечки в левую ноздрю.

— Наркоманка! — тут же презрительно бросила Элпфис. И лицо ее при этом покрылось крупными каплями пота.

Надежда усмехнулась, ненормально блестя глазами:

— Кокаин — это благородно. Это красиво. Это даже интеллектуально в некоторой степени. А вот то, что ты ширяешься всякой дрянью и скоро тебя начнет ломать без дозы — это дурной вкус. И признак того, что ай-кью у тебя ниже плинтуса.

— Ты приучила меня к наркотикам, ты, дрянь лицемерная! Это твои люди тогда поймали меня в баре и накачали героином!

— Конечно. Что бывает со мной — то случится и с тобой. В какой-то степени. Мы же все-таки… не чужие. Но мы отвлеклись от главного вопроса. Итак, вы хотите знать, как долго продлится этот, по выражению господина Вересаева, театр… Буду с вами откровенной: не знаю. Я, видите ли, сделала все, чтобы добиться своей Цели. И Цель была близка — просто протягивай руку и бери! Но… Что-то пошло наперекосяк. И Цель опять отдалилась. Ушла. Затаилась, хотя я чувствую где-то ее присутствие, как охотник чувствует добычу. Но то, что добыча рядом, а захватить ее не удается, повергает меня в состояние глубокой депрессии. С элементами ажитации. Кстати, господин медик, вы не знаете, что лучше всего помогает от депрессии?

— Гильотина.

— Неверный ответ! — Надежда захихикала и снова нюхнула кокаина. — Лучшее лекарство от депрессии — исполнение заветного желания. Достижение Цели. Вы плохой психиатр, господин Вересаев. Я лишаю вас лицензии и медицинского диплома.

— Я прямо зарыдаю сейчас, — хмуро проговорил плохой психиатр. — Горючими слезами.