Проснуться живым

— Лжешь! Мы проверяли — там его нет! И вообще в больнице по этому адресу идет срочный ремонт. У них электропроводка вся сгорела!

— Ничего не знаю, — твердо стоял на своем Викентий. Хотя внутри его зацарапало беспокойство за Степана. — Я был именно в той больнице и по указанному адресу. Хотя… Если у них вдруг ремонт образовался, может, Степана в другую больницу перевели.

— В какую? — Опять револьверное дуло у уха.

— Откуда я знаю!

— Мы проверили все, слышишь, скотина, все московские и даже подмосковные больницы, санатории и частные клиники! Твоего проклятого приятеля нигде нет! Вот уже неделю…

— Неделю? — взвыл Викентий. — Вы держите меня здесь уже неделю?!

— Заткнись! — Еще одна пощечина. — Мы тебя будем держать здесь до тех пор, пока не скажешь, где твой Степан!

— Ну и держите, — устало выдавил из себя Викентий. — Дуры.

И получил очередную мощную пощечину, свалившую его со стола и силой инерции подкатившую к креслу, в котором безвольно обвисало тело Элпфис.

— Напрасно ты его бьешь, Аукера Ненасытная. — Голос Озулии был холоден и ровен. — Он действительно ничего не знает. Я заглянула в его душу.

— Тогда что нам делать? — сорвалась на визг Надежда. — Без того полудурка мы не можем…

— Аукера, ты знаешь мои силы. Я не только искала. Я насылала проклятия на его тело. Не до смерти, конечно. Но он сейчас как немощный старик, ему не убежать от нас и не унести…

— А если? Если убежит?

— У нас этот самозванец. Неужели друг не придет выручить друга?

Надежда рассмеялась в ответ. Слезла со стола, подошла к Озулии. Посмотрела на жалкое зрелище, образованное группой из полумертвой (или уже мертвой?) Элпфис и скорчившегося на полу от боли бывшего психиатра Викентия Вересаева.

— Да уж, — скривила она губы, — придется подождать, пока расползутся слухи. И все это время убирать за ним дерьмо. Но зато потом… Потом можно будет покончить со всем этим дурацким балаганом.

— Покончить придется сейчас!

С этим возгласом с потолка точнехонько на Озулию и Надежду рухнула тяжелая бронзовая люстра с кучей хрустальных подвесок. Злодействующие дамы не успели отскочить и попали в эпицентр хрустально-бронзового взрыва. Визг их не поддавался описанию. Викентий аж выпучил глаза от такого зрелища: люстра падающая да еще и говорящая! Вот это глюки!

Но дальше все стало еще удивительнее.

С крюка, где когда-то висела люстра, пружинисто спрыгнула Элпфис. В правой руке она сжимала свой странной формы пистолет, левую протянула Викентию:

— Вставайте!

— А-а… — только и промычал Викентий, указывая на тело в кресле.

— Потом объясню! — отмахнулась Элпфис и загородила собой очумевшего психиатра.

Потому что перед нею уже стояла Надежда.

— Научилас-с-сь, — прошипела повелительница змей. — Сумела-таки.

— Да. Ты сама говорила — мы ведь не чужие.

— Вам не выйти.

— Выйдем.

— Не спрятаться. Они — везде.

— У меня на этот счет другое мнение.

Надежда выстрелила. Элпфис отмахнулась от пули, как от комара.

— Поздно, — усмехнулась девушка. — Теперь я тоже умею делать коктейли из чужих снов.

И она выстрелила в ответ. Только не в пошатнувшуюся Надежду. А в голову гигантской змеи с золотистой чешуей, которая с шипением выползала из-под софы, потревоженная шумом и стрельбой.

Викентий посмотрел на обезглавленную змею, и ему впервые за все это время стало дурно. Может, потому он и не заметил, как Надежда с воплем рухнула на ковер, заливая его хлынувшей изо рта, носа, ушей кровью, в тот самый момент, когда Элпфис прострелила башку чешуйчатой твари.

Следующим выстрелом Элпфис разнесла небольшую фарфоровую тарелку, висевшую для пущей красоты на стене. Что-то скрежетнуло в утробе комнаты, и стена рухнула, являя за собой все тот же неизбежный коридор.

— Все. Финита ля комедия, — сказала Элпфис и, не глядя на залитую кровью Надежду, двинулась в коридор, таща за собою, разумеется, и Викентия.

«После окончания сеанса электросудорожной терапии голове больного придают возвышенное положение». Еще одна мудрая фраза из учебника почему-то мелькнула в несчастной голове бывшего психиатра и ненастоящего мага, но он отказался от каких-либо ее комментариев.

Уж слишком невозвышенно стала выглядеть его доселе вполне благополучная жизнь.

* * *

Они шагали по Москве.

Нет, безусловно, к представителям отряда пресмыкающихся совершенно неприменим глагол «шагать». Но их движение по пережившей набеги, захваты и войны столице было таким гордым, таким самодовольным, что так и хотелось сказать:

«Они шагали по Москве».

Как орды и дивизии новых Батыя и Наполеона…