– Да, кому нужна чужая беда? – горько проговорила Анна, – Председателю? Ой, не смешите меня. У него плана на алкоголиков нет…
– Может, ты и права, Анька, но, только, и это не дело. Да, ты хоть попробовала бы…, – уже не так настойчиво советовала женщина.
Смуглая, уже немолодая крестьянка посмотрела на Анну сощуренными от солнца глазами.
– Не сочти меня злой, Нюра, только, не любит он дитя ваше, не любит…. В чем уж у вас там секрет не знаю, – женщина покачала головой, окинула ее испытывающим взглядом.
Анна устала от всего и не отвела глаз.
– Да, какой там секрет! – вспыхнула Дуська, – Не наводи тень на плетень, тетка Клава. Ванька, вылитый Василий, такой же рыжий и курносый. Просто хамло твой мужик, Анна, и никаких секретов!
– О чем спорите, бабоньки?
За разговором не заметили подошедшего Николая. Мужчина, важно надвинув картуз на глаза, выпятил вперед, торчащий из-под расстегнутой рубахи живот.
– Ни рановато ли загорать собрались? – шлепнул по коленкам он Дусю.
– А ты нам что, расписание принес? – смахнула брезгливо она его руки.
– Топай, Никола, дальше, ты нам не указ! – зажужжали женщины как встревоженный улей, и, только, одной было все равно. Он заметил это и подошел ближе.
– А вот, Анна, со мною, наверно, согласная, – не скрывая ехидства, сказал он, – О-о, – протянул Никола, заметив радужные разводы на ее лице. – Красивая-то, какая ты, сегодня, Ань!
Женщина потупила от стыда глаза в скошенную траву, на кустик привядшей земляники.
– Налюбезничалась вчера с муженьком-то, – зло пошутил он.
– А ну, пошел отсель, ирод косолапый! – взяла воинственно грабли Дуся, – Ишь, явился зубоскалить над чужой бедой!
– Поддай, поддай ему, Дуська! – наперебой зашумели колхозницы, – Пускай неповадно будет, над женской долей потешаться!
Пока бабы горланили, седая тетка Клава, приметила валявшуюся неподалеку жирную крапиву. Она подняла не спеша свое добротное, килограммов в сто, тело, и одернув широкую юбку, со всего маху осадила жгучим хлыстом по оголенной пояснице Николу.
–У-у-у, стерва старая…, – не ожидавший подвоха, процедил сквозь зубы Николай и ухватился за спину.
– Для профилактики радикулита, Николай Петрович…, – невозмутимым тоном проговорила женщина.
Над скошенным лугом раскатился отчаянный хохот. Даже Анна и, та улыбнулась.
– По языку его надо было, тетка Клава! – выкрикнула, сквозь смех, одна из колхозниц.
– Я тебе, конопатая! – пригрозил ей замусоленным пальцем Николай, – Ишь, ополчилось, бабье отродье… Но я на вас управу найду! – утирая, бегущий по лицу пот, провопил раскрасневшийся Николай, – Вы у меня, сегодня, эту деляночку добьете!
– А ты, почто тут раскомандовался-то? – не приняли всерьез женщины его угрозы, – профилактика, что ли подействовала! – засмеялись снова они.
– Я вам такую профилактику устрою…, – злорадно усмехнулся Никола, – Ведь, наряды-то, теперь, у вас я буду закрывать, дуры…
Притихшие женщины недружелюбно посмотрели на нового бригадира.
– Вот, так, вот… Глупый вы народ, бабы…, – подвел он итог их беседе, – и зашагал, важно переставляя свои косолапые ноги.
– Ух, и стервецы, эти мужики, – бросила грабли на землю Дуся, – Была б моя воля, я бы их всех, паразитов, с постов-то поскидывала! Тоже мне начальник нашелся, – передразнила она походку Николая, – Ноги колесом…. Конечно, свою-то Верку приберегает, скоро в дверь проходить не будет, оплыла от безделья. А чужие, значит, пускай ишачат…
Солнце уже садилось за березовый лесок, посеребрив небосклон на западе, но домой Анне идти не хотелось. Она медленно шла по притихшему лугу, теребя в руках смятую косынку. Внутри ее все болело. От побоев или чего-то другого, ей было, сейчас, не понять. Слишком душно пахла луговая трава, засохшей на солнце клубникой, ароматными букетиками кашки, такими родными с детства, до боли знакомыми! И, казалось, нелепостью этим теплым, летним вечером, ее теперешнее состояние, вся ее жизнь – бесцветная и безрадостная, когда кругом все было, так красиво и полно сил.
«Где ж их взять-то!», – горько подумала Анна. Она, так устала от всего. Женщина, не выдержав, упала в один из стогов и захлебнулась от горя обильными слезами. Анна была уверена, что здесь ее никто не услышит, но ошиблась.
Николай, проходящий той же дорогой, увидел распластанное светлое пятно в копне сена, и, забыв всякий стыд, пошел прямо к нему.
– Анна? – удивился он.
Женщина узнала его, но не отозвалась. Ей уже не было совестно, она просто не могла остановить поток слез, прорвавшийся через плотину приличий и гордости.
Николай понял это. Некоторое время он молчал, сверлил глазками ее смуглые, обгорелые плечи, и в нем, в который раз при встрече с этой женщиной, начинала нарастать похоть. Он не знал любви, но желание обладать Анной было всегда сильным и много лет, уже невостребованным. И, теперь, оставшись один на один с нею, Николай растерялся, не зная с чего начать.
– Говорил тебе, Анна, – задрожал его голос в вечернем воздухе, – Не послушалась, Васькиных кулаков испробовать захотела. А я бы, все для тебя, все.… На руках бы носил, дурочку!