Прости, но я скучаю

– Я никому не рассказала о том, что знала. Кажется, поначалу я даже поверила ему, что ничего страшного не случилось, что сестры, вероятно, у кого-то из подруг. А к тому времени, когда полиция начала задавать вопросы, я уже солгала родителям, сказала им, что легла спать сразу после празднования дня рождения и не слышала, как они ушли. Я была ужасно наивной. Все это казалось необратимым. И я боялась. Боялась, что они подумают, будто я сотворила что-то ужасное и поэтому солгала. Подумают, что, если бы я не солгала, сестер можно было бы спасти, и я очень, очень боялась, что это правда. До сих пор боюсь, честно… – Она тихо рассмеялась. – Я – теперь я это понимаю – боялась даже Джареда, и все окончательно запуталось, когда мы с ним начали встречаться. Тайно, потому что мои родители… Сунна, все это было так…

– Нет, я понимаю. Не нужно оправдываться. Я и сама начинаю бояться.

– А теперь… ну, понимаешь? Я никогда не смогу им сказать.

– Мак. Они бы поняли. Тебе же было тринадцать. В тринадцать люди еще не умеют принимать решения. Тебе бы сразу стало легче.

– Нет. Ты бы слышала, как мама на днях говорила мне по телефону о «людях, которые больше заботятся о своем благополучии, чем о ее дочерях». И одна из таких людей – я. Они никогда не простят меня. Но они уже потеряли двух дочерей, они не могут себе позволить лишиться третьей, понимаешь? В общем, сегодня я вернусь домой, и родители расскажут нам, что они узнали об Оуэне и что полиция поймала его, и на этом все закончится. Вероятно, Джаред тоже рассказал свою версию, так что все в порядке. Все. Все кончено.

Сунна покачала головой. Она знала, во что выливаются отношения, если игнорировать проблемы вместо того, чтобы решать их. Она видела, что произошло между ее родителями. Что произошло между ней и матерью, между ней и отцом, между ней и Бретт. Что случилось с тротуаром перед их домом, когда сквозь него начали прорастать корни деревьев.

– Такие вещи просто так не кончаются, Мак.

Маккензи нахмурилась, но больше ничего не сказала. Вдруг в воздухе раздался призрачный воющий звук, и Сунна схватила Маккензи за руку.

– Всего лишь койоты, – спокойно сказала Маккензи. И тут же рассмеялась. – Точь-в-точь привидения, правда?

Ларри идет на концерт

Ларри

Ларри облачился в свой любимый прикид, купленный на распродаже в 1990 году. Необъятные серые штаны в тонкую полоску, которые его сестра Гленда подогнала ему по размеру на уроке домоводства в десятом классе. Старые черно-белые кроссовки, протертые на обеих пятках. Крошечная, невероятно тесная черная футболка – где он ее взял, на прилавке детской одежды? – с гигантским смайликом. Небольшая дырка у правой подмышки была скреплена английскими булавками. Подростком он оказался в сложном положении: ему нравилась панк-мода – яркие волосы, клетчатые ткани, грубые ботинки, нашивки, собачьи ошейники и кожаные куртки, – но было и движение антимодного панка, и в этом он тоже хотел участвовать, потому что считал правильным (музыка! музыка важнее всего!). И, помимо прочего, он жил в городе Реджайна в Саскачеване, куда не всегда доходили политические взгляды и заявления, вдохновлявшие панков в других регионах. Так что в конце концов он оказался где-то посередине. Смягченная версия английских панков, усиленная версия антимодной толпы.

А сегодня он возвращается. Он снова чувствует себя молодым! Его одежда все еще ему впору! Он собирается на концерт панк-группы!

В кармане у него был блокнот; он намеревался написать рецензию на шоу и отправить ее в несколько местных изданий. Настало время.

В зале будет темно; он сразу смешается с молодежью. Он встанет у стены, и вибрация басов будет отдаваться у него в позвоночнике: он вернет себе эти ощущения. Может быть, он сделает какой-нибудь пирсинг. Может быть, увидит в другом конце зала девушку, и она подойдет. Они не смогут разговаривать во время шоу – пришлось бы перекрикиваться, но потом он сказал бы: «Эй, слушай, что-то мне неохота домой. Может, заскочим к Смитти?» Интересно, так еще делают? Он упрекнул себя. Какая разница, как там поступают нынешние. Она была бы старше, как и он. Она запомнила бы эту сцену так же, как и он. А молодые увидят их, стоящих сзади, и обалдеют. Почувствуют уважение. Даже благоговение.

Он запер дверь квартиры и, спускаясь по лестнице, посмотрел на свои ноги: штаны в полоску – что надо. Наклонившись, чтобы открыть дверцу машины, он поймал в стекле свое отражение. Немного похож на Ги Пиччотто. Он почувствовал себя Ги Пиччотто.

Меньше чем за пятнадцать минут он превратился из Ги Пиччотто в мистера Роджерса[10].