Простить нельзя расстаться

Оказавшись в удобном кресле, окутанная запахом обожаемых Шурой духов «Чёрный опиум», Виктория расслабилась. Она вдыхала аромат цветка апельсинового дерева, оттеняемого нотками зёрен кофе и душистых пачули, и совершенно не воспринимала беспокойные расспросы подруги. Та трещала без умолку вплоть до поворота на посёлок. Рассказывала о том, как в реабилитационный центр приезжали полицейские, как допрашивали всех сотрудников — от Даниила до последней уборщицы, как и сама была вынуждена отвечать на неудобные вопросы.

— Тебя-то зачем вызывали? Что ты рассказала?

К Вике вернулась обычная бодрость, и она съехидничала:

— Что было, то и рассказала. Как собрала Дашкины вещи и документы, пока она дрыхла, уронив голову на стол. Как отнесла чашку из-под сонного зелья в мойку и открыла заднюю калитку.

Шура молча съехала на обочину, остановилась, включив «аварийку», и минуты три сидела, вцепившись в руль и глядя прямо перед собой. Потом повернулась к подруге и холодно поинтересовалась:

— Ты с ума сошла?

— Не будешь глупости спрашивать, — скривилась Вика, — у меня вообще настроение на нуле. Толя, оказывается, всё подстроил с Марком.

— Не поняла. Что подстроил?

— Прятал у какого-то друга, а передо мной пантомимы разводил, как он из-за сына страдает.

— Реально?

— Следователь проговорился. Не знал, что я ни сном, ни духом.

— Ну вот. А меня подозревала.

— Ты на детях повёрнута, вот я и прикололась. Нельзя же всерьёз принимать каждое слово.

Александра покосилась на подругу и покачала головой, словно говоря: «Что с тобой поделаешь? Ненормальная!» Она тронула автомобиль и пустилась в рассуждения о том, как тяжело живётся, когда обожаешь детей и не можешь забеременеть. Постепенно становишься маньячкой. И почему только материнство дано тем, кто счастья своего не ценит, а те, кто благодарил бы бога за каждого детёныша, лишены его.

Вика помалкивала. В их паре Александра была учителем. С некоторых пор её проповеди раздражали, но спорить Вика не собиралась. Она была глубоко убеждена, что, не столкнись Шурка со своей проблемой, никакой особой любовью к детям не воспылала бы. Это в ней всего лишь обида на судьбу говорит.

— Не буду на территорию заезжать, — Александра затормозила у шлагбаума. — Меня Даня ждёт. Дойдёшь?

— Спасибо, что подвезла.

Отстегнувшись, Вика чмокнула подругу в щёку и покинула автомобиль. Не стала ждать, когда «Кашкай» развернётся и уедет, потопала домой. Дружеская помощь и поддержка пришлись кстати. Она справилась со стрессом и даже готова была устроить мужу хорошенькую сцену.

До возвращения его с работы успела поплавать, принять душ и одеться нарочито скромно — юбка годе горчичного цвета, в тон к ней водолазка, чёрные колготки и жилет — будто в церковь собиралась. Пусть сразу поймёт, что ловить сегодня нечего.

Рубинов предупредил, что не успел пообедать и вернётся страшно голодным. Домработница к его приезду приготовила плов. Ароматы специй дразнили обоняние, но Вика отказалась есть и прохаживалась по столовой с видом учительницы, наблюдавшей за самостоятельной работой подопечных.

— Спасибо, Муза, — сказал Анатолий, усаживаясь за стол, можешь идти домой, мы сами уберём.

Домработница с сомнением глянула на хозяйку, но та надменно кивнула. Муза, не заставляя себя упрашивать, ускользнула.

Рубинов ел с аппетитом, нахваливал и подмигивал жене, мол, зря не присоединилась. Покончив с пловом и чаем, Анатолий сложил приборы в посудомоечную машину и двинулся к супруге:

— Что это ты так вырядилась? Прямо-таки пуританка!

— На допрос вызывали меня, если помнишь.

— Да. Извини, не получилось Севу отпустить. Заказчик сволочной, и так уже встречу с ним переносили…

— Я справилась, — она отстранилась от пытавшегося обнять её Рубинова.

— Что же такая сердитая?

— Зачем ты лгал мне?

Лицо Анатолия вытянулось, в глазах читалось недоумение. Вика хмыкнула — она и не предполагала, что муж обладает артистическим талантом. Обошла стол, будто отгораживаясь от собеседника, и вела переговоры из-за баррикады. Рубинов слушал, не теряя изумлённого выражения лица. Наконец, смог заговорить:

— Милая, я действительно не знал, где Марк. То есть теперь знаю, но это случилось…

— Почему скрывал от меня? Сын у друга с позволения родителей! Каково мне было это услышать от следователя?

— Вот ты о чём, — Анатолий двинулся вокруг стола, но жена тоже пошла, оставаясь под защитой. — Написал я это заявление — было дело, но лишь для того, чтобы этого придурка не судили. Всё-таки мальчишка у него под присмотром находился, а не шастал невесть где. Ты же не хочешь, чтобы Лялина упрятали за решётку?

— Мне плевать и на Лялина, и на Цыпина! Ты меня интересуешь! Как верить тебе после этого!

— Милая, не надо раздражаться. Ничего плохого не произошло.

— Изображал страдальца! Ах! Единственный ребёнок пропал! Какое горе! — Вика потрясала руками, воздев их к потолку. — А я-то, глупая, повелась. Посочувствовала!

— В конце-то концов! — Анатолий взялся за спинку стула, поднял его и с силой грохнул об пол. — Ты выслушаешь меня?

— Изволь! Слушаю. — Она сплела руки и замерла, высоко задрав подбородок.