Просто люби меня

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Энтони

Еще некоторое время назад я едва ли не колотил себя в грудь, доказывая, по крайней мере, Мейсону, что я уже взрослый и мне можно говорить все напрямую. Так как есть. Я достаточно взрослый, чтобы понять.

Но сейчас на какой-то момент я чувствую себя ребенком. Грудь переполняет обида и непонимание.

Как такое могло произойти? И что этому поспособствовало?

— Энтони, милый, мы понимаем, ты запутан, но на тебя это никак не повлияет.

Не повлияет? Это шутка?

Мои родители сидят напротив меня за круглым обеденным столом с кружками кофе в руках. Теплые зеленые глаза мамы смотрят на меня с сожалением. Твердые карие глаза отца — с пониманием.

Именно это меня и обескураживает. Сбивает с толку. И именно поэтому я на какую-то долю секунды ощущаю себя ребенком.

Но это чувство мгновенно проходит. Внезапно меня начинают раздражать эти взгляды, вкрадчивые слова и фразы «мы будем о тебе также заботиться, как и раньше», «мы еще не решили по поводу дома, но торопиться мы не станем, чтобы ты спокойно окончил школу».

Вы серьезно? ЭТО все меня должно волновать?

Будут ли они платить за мое обучение, как будут решать на счет дома и прочее, прочее материальное! Мне плевать!

— Не нужно говорить со мной, как с ребенком, — не глядя на них, заявляю я твердым голосом. — И еще, мне не важны ваши банковские счета. Неужели вы думаете, что я сейчас после этой новости лишь думаю о том, кто из вас будет оплачивать мое обучение?

Они переглядываются, затем их взгляды снова направляются на меня.

— Энтони, — начинает отец. — Ты взрослый, ты уже должен понимать.

Как иронично звучат его слова. Они говорят вкрадчиво и осторожно, словно мне четыре, и они сообщают, что моя рыбка на самом деле не спит брюшком кверху. Она умерла. Но при всем этом использует слово «взрослый».

— Что я должен понимать? Что вы разводитесь? Это я понимаю. Не понимаю лишь одного: почему?

Мама вздыхает. Они кажутся спокойными. Впрочем, мои родители редко кричат. Но ведь наша семья дошла до такого, должно же было что-то этому сопутствовать? Или они в одно прекрасное утро (как сегодня, допустим) проснулись и решили в своей манере «а давай-ка мы разведемся?», «Хорошо, дорогой, давай».

Или я настолько глуп и невнимателен, что ничего не заметил?

— Ладно, вы победили, — обреченно вздыхаю я. — Можно меня не спрашивать. Меня и так устроит. Какая разница? — Я поднимаюсь и развожу руки в стороны. — Вы же все равно меня любить не перестанете.

В моих словах столько сарказма, что даже самому становится неприятно от его приторности. Отец отводит взгляд, мама снова вздыхает.

— В твоем случае злиться — это нормально, — говорит она.

— Хорошо, — я фальшиво улыбаюсь. — Тогда я пойду.

— Куда? — интересуется отец.

— Нормально злиться, — уже с коридора отвечаю я.

— Энтони, куда ты собираешься?

— Я же ответил! — кричу из холла, поспешно надевая ботинки и куртку. Затем достаю ключи из кармана. — Все в порядке!

Больше не жду от них глупых вопросов, поэтому выхожу из дома и иду к своей машине, припаркованной на подъездной дорожке. В моем случае злиться — это нормально?

Отлично.

Но как только я собираюсь сильно разозлиться, вся злость куда-то быстро улетучивается. На меня накатывает усталость. И безразличие. Пару секунд назад я хотел поехать к Робу, а сейчас думаю проштурмовать дом Мейсона. Но этот гад оказывается на работе, когда я звоню.

— Тащи свой зад в клинику, дам тебе ключи, — говорит он и отключается.

Надавив на педаль газа, я тащу свой зад в клинику.

* * *

Мейсон — в своей синей форме ординатора — появляется в коридоре и, гремя связкой, произносит:

— Никаких вечеринок.

Я раскрываю ладонь над ключами, которые он все еще сжимает пальцами.

— В прошлый раз ты сам мне это предлагал.

Мейсон сужает глаза.

— Что-то я не припомню.

— Да перестань.

Я пытаюсь схватить ключи, но Мейсон поднимает руку выше.

— Я серьезно.

Поскольку я молчу и, сдавшись, опускаю руку, кузен меняется в лице. На нем появляется озабоченность.

— Они тебе сказали?

— Ты знал, — тихо произношу я, и Мейсон видит в моих глазах осуждение. — Я думал, мы близки.

Он запускает руку в волосы и с сочувствием смотрит на меня.

— Ну, прости. Я же не мог сказать тебе сам. Тетя меня попросила.

Он прав. Зря я его обвиняю.

— Ладно. Дай мне ключи. Я просто поторчу у тебя дома и всё.

Мейсон без колебаний вкладывает мне в ладонь ключи от своего дома.

— Поговорим завтра, ладно? Не раскисай.

Кивнув, я ударяю кулаком по его кулаку.

Приехав к Мейсону, я совершенно не знаю, чем себя занять. Но я определенно не хочу думать о родителях. Да, я понимаю, что моя жизнь скоро изменится. Я уеду в колледж. Но ведь это же не означает, что мне все равно, что будет с родителями. Мне важен мой дом. Я хочу приезжать сюда на каникулы. И я привык считать Досон-Крик своим домом.

Переполненный всеми этими мыслями, я беру в руки телефон и долго всматриваюсь в знакомые цифры. Только один человек сейчас может меня понять. Ну, теоритически нет, конечно. Но именно с этим человеком я сейчас хочу это обсудить. Ведь это же нужно обсудить. Расставить все в голове по полочкам и привыкать.