Простые радости

Удивительный случай поставил ученых в тупик: женщина из Кента заявляет, что в 1947 году родила ребенка, будучи девственницей. Гретхен Тилбери двадцати девяти лет, родом из Швейцарии и проживающая в Сидкапе, находилась на стационарном лечении в лечебнице Святой Цецилии в Бродстерсе четыре месяца с июня по сентябрь 1946 года, и в этот период была зачата ее дочь Маргарет.

Все это время она была прикована к постели из-за острого ревматоидного артрита и находилась в палате с тремя другими девушками. За пациентами ухаживали монахини и медицинские сестры. Мы опросили некоторых из них, и все они подтверждают рассказ миссис Тилбери. В ноябре 1946-го восемнадцатилетняя Гретхен Эдель, как ее тогда звали, обратилась к врачу с жалобами на тошноту, утомляемость и ноющую грудь, считая, что заразилась каким-то вирусом. Она была потрясена, когда доктор сообщил ей, что она ждет ребенка.

– Я даже ни разу не поцеловала мужчину, – поведала она мне за чашкой чая с тортом в ее безупречной гостиной в пригороде. – Я думала, что вскоре они поймут, что ошиблись.

Но когда через несколько недель беременность стала заметной, пришлось признать, что никакой ошибки нет.

При поддержке матери, которая не усомнилась в словах своей дочери, Гретхен решилась оставить ребенка, а не отдавать на удочерение. 30 апреля родилась Маргарет – темноволосая, голубоглазая копия своей матери…

У Джин на столе зазвонил телефон, и она перестала печатать. По еле слышному вдоху она поняла, что это Говард, еще раньше, чем он заговорил.

– Привет, – прохрипела она, горло саднило от сигарет.

Пепельница перед ней была переполнена свидетельствами ее нервозности. Она откладывала этот разговор, но вводить его в заблуждение не будет.

– Ты можешь ненадолго сбежать? – спросил он. – У меня есть новости.

Он говорил таким спокойным голосом, что было непонятно, волноваться или нет.

– И у меня тоже, – сказала она как можно бодрее.

– Да? Хорошие или плохие?

– Ну, это как посмотреть.

– Я у входа.

– Хорошо. Иду.

– Я тебя люблю.

– Да.

Они пересекли железную дорогу, вошли в парк Уиллетс-Вуд и двинулись по тропинке между деревьями. Джин много лет сбегала сюда пообедать или отвлечься от рабочей суеты.

Через несколько минут им не было слышно ни машин, ни людей, только звук собственных шагов. День был холодный и прекрасный. Несколько листьев упорно цеплялись за голые ветки – обрывки красной ткани на фоне голубого неба. Мороз покрыл грязные борозды серебряной коркой; под ногами похрустывали заледеневшие лужи.

– Ну, рассказывай, – сказала Джин, переплетая его пальцы со своими и чувствуя ответное пожатие.

– Завтра я должен ехать к тете Эди, – сказал он. – Помочь ей с переездом. Ты поедешь со мной? Мы можем переночевать в одной из пустых комнат.

– Не могу. Мать вернулась из больницы и еще очень неуверенно себя чувствует. Я не могу ее оставить на всю ночь.

– Ох. Что ж, для твоей матери это хорошая новость. Но для нас печальная. Как я переживу без тебя выходные?

– Предполагаю, что с обычным стоицизмом. А куда собралась тетя Эди? Неужели переезжает к этому Уолли?

Она споткнулась о корень и почувствовала, как напряглась его рука, чтобы ее поддержать.

– Нет, она нашла в Медстоуне пансион для постоянного проживания. Там уже живут несколько таких, как она.

– А бывают такие, как она?

– Ну, знаешь – образованные дамы со скромными средствами.

– Боже. Ну и титул. А я думала, что она твердо намерена остаться в доме и погибнуть под звуки пальбы.

– Это, к счастью, оказалось преувеличением. Она побоялась провести еще одну зиму в этом доме. Его очень трудно протопить, и нет горячей воды.

– А что будет со всеми ее вещами?