Простые радости

– Мне вполне хватило, а тебе? – сказала Джин, когда они отошли на безопасное расстояние от церковной территории.

Раньше она никогда не уходила с середины концерта или другого представления, и у нее почти кружилась голова от собственной дерзости. Даже если ты не получаешь удовольствия, уходить – это все равно расточительство, а следовательно, ты грешишь против бережливости – единственной религии, которую исповедовала Джин.

Маргарет кивнула.

– Мне понравилась последняя мелодия, но она была слишком длинная.

– А ведь в один прекрасный день и ты сможешь так играть.

Маргарет потрясла головой и скроила гримасу ужаса и протеста.

– Эта женщина когда-то была точно как ты – разучивала гаммы, занималась; она не с рождения так играет.

– Я не люблю играть перед людьми. Если кто-нибудь слушает, я начинаю ошибаться. Я люблю петь. Не нужно брать ноты, они уже внутри тебя.

В ней был неиссякаемый источник таких реплик – очаровательных и неожиданных, наивных и глубоких одновременно. Казалось, что вопросы пузырятся в ней и выпрыгивают наружу от любого толчка – или без него. “Как ты думаешь, Джемайма меня любит? В смысле, кролики могут на самом деле любить людей, как ты думаешь?” “Когда ты смотришь на небо, ты видишь те же цвета, что и я, или нет?” “Если ты родила одного ребенка, значит, ты точно сможешь родить еще одного?” Джин не очень понимала, как отвечать на последний вопрос, не вдаваясь в запутанные детали человеческой репродуктивности, находящиеся далеко за пределами ее полномочий добровольной тетушки. Принимая во внимание необычное происхождение самой Маргарет, было безопаснее сказать: “Не всегда. Дети не всегда появляются, когда ты этого хочешь”. Они шли по Стрэнду, ища, чем бы подкрепиться. Маргарет несла сумочку на ремне – детскую версию сумки Гретхен – и болтала ею на уровне лодыжек. Время от времени она попадала Джин по ноге.

– Какая прелестная сумочка, – сказала Джин, отступая в сторону, чтобы избежать очередного удара. – Что ты в ней носишь?

Маргарет перекинула сумку через плечо, как почтальон, и открыла, чтобы предъявить содержимое.

– Носовой платок, кошелек, ириски, блокнот, карандаш.

– А для чего блокнот?

– Чтобы когда голос ангела скажет слово, которого я не знаю, я его записала, а потом посмотрела.

– А… – сказала Джин. – Она не собиралась спрашивать про голоса. Гретхен сказала, что лучше не акцентировать на этом внимание, но тема возникла сама собой. – А что от них слышно в последнее время? – Спросила так, как будто речь шла о друзьях по переписке или дальних родственниках.

– Они немного притихли с тех пор, как у меня появилась Джемайма.

Может, все дело правда было в одиночестве. Может, Джемайма действительно стала “лекарством”.

Маргарет достала блокнот на спирали и пролистала до последней записи.

– Администратор, должностное злоупотребление, позолотная бронза, – зачитала она, слегка спотыкаясь.

– Господи боже. Я и сама не все эти слова понимаю, – сказала Джин и в очередной раз подивилась невозмутимости Гретхен перед лицом этих загадочных явлений. Дай ей волю, она бы не успокоилась, пока не разложила бы этих “ангелов” под микроскопом.

– Если так пойдет дальше, у тебя будет превосходный словарный запас.

– Моя учительница миссис Гарпитт сказала, что я читаю, как тринадцатилетняя, – сообщила Маргарет.

Джин видела, что ей отчаянно хочется с кем-нибудь поделиться этой похвалой, и в то же время неловко – как бы не подумали, что она хвастается.

– Это как минимум, я считаю, – сказала Джин. – Давай выпьем чаю в “Симпсонс”? Ужасно пить хочется после всех этих ирисок.

Наградой ей стала широкая улыбка.

Официант проводил их наверх в зал для дам и посадил за столик в дальнем конце просторной комнаты с высокими потолками, на некотором расстоянии от других посетителей. Джин заподозрила, что их убрали с глаз долой, и была довольна, когда Маргарет показала на группу элегантно одетых женщин у окна и сказала так, что он услышал: “А в прошлый раз мы сидели там”.

Джин уже несколько лет не бывала в шикарных местах и еле скрыла удивление, увидев цены – 5 шиллингов за кусочек штруделя!

Она заказала чайник чая со сконами и джемом, а Маргарет выбрала мильфей с клубникой на передвижном столике с десертами и стакан молока.

Клубника напомнила ей о матери. Интересно, как она там, в зале собраний. Желудок сжался от тревоги и предчувствия упреков, которыми может завершиться неудачный день. Скон оказался теплым, крошился и отдавал розовой водой. К нему подали клубничный джем и сливки, взбитые почти до состояния масла. Я бы легко могла сделать такие дома, подумала Джин, но никогда не делаю. Летом она всегда предпочитала сад кухне. Маргарет расправлялась со своим пирожным, поглощая его сверху вниз слой за слоем.

– Можешь просто проткнуть его вилкой, – предложила Джин, глядя на ее мучения.

– Но тогда все нутро выдавится, – сказала Маргарет. – А вообще очень вкусно. – Она одобрительно закатила глаза.