Простые радости

– Ну что ты, – сказала Джин, растроганная безнадежным тоном матери. Она сжала ее веснушчатую узловатую руку и обратила внимание на контраст с собственными маленькими нежными пальцами. – Не говори так.

– По крайней мере, я не так плоха, как та старушенция из отеля. – Она развеселилась от воспоминания о чьем-то большем несчастье. – Если я когда-нибудь стану такая же, отдай меня в дом престарелых.

– Ты прекрасно знаешь, что тебе это очень не понравится, – ответила Джин, которая в этом сравнении не находила особого утешения. По ее мнению, единственное, что их разделяло, – это несколько лет разницы в возрасте.

– Я не хочу быть обузой.

– Не думай об этом. Нам же неплохо вдвоем, правда?

– Я стараюсь, – неопределенно ответила мать. – Если ты не собираешься это есть, я, пожалуй, съем сама.

И она кончиком ножа передвинула сердце ягненка себе на тарелку.

– Сделай одолжение, – сказала Джин и отвернулась, чтобы не быть свидетелем первого надреза.

– Может, разведем сегодня огонь, раз часы перевели? Я накрутила жгутов.

Обычно они старались не топить углем до Дня всех святых – стоит только начать, и не остановишься до следующего марта, – но сейчас в недавно потемневших вечерах чувствовался морозец. Они продержались дольше большинства своих соседей; последние несколько дней, возвращаясь с работы, Джин замечала, как дымятся их трубы.

– Почему бы нет? В погребе полно угля.

– Хорошо, что труба почищена и готова.

Как и в прежние годы, мать настояла на том, чтобы трубу прочистили весной, а не ждали до осени, когда цены могут взлететь. Она испытывала некоторую гордость от такой предусмотрительности – платить авансом за будущую выгоду. Джин же считала, что только особенно мрачный взгляд на жизнь заставляет приветствовать потепление подготовкой к следующей зиме.

Убрав со стола, Джин наполнила ящик для угля и развела огонь с помощью газетных жгутов. Они вместе уселись слушать “Пола Темпла” на “Легком радио” – любимую программу матери. Пленительная Стив с ее бархатистым голосом, с ее шофером и дворецким и коктейлями до ужина с сэром Грэмом Форбсом из Скотланд-Ярда была совершенно не похожа на журналисток, которых Джин встречала, и, кстати, кажется, никогда не садилась за пишущую машинку. Было очень трудно вообразить ее под дождем едущей на велосипеде в Петтс-Вуд, чтобы писать колонку о том, как продлить жизнь тряпки для пыли с помощью парафина или сделать нижнюю юбку жесткой посредством сахарной воды.

Ее внимание рассеялось, убаюканное сладкоголосой Марджори Уэстбери в роли Стив, она представляла себе, как всего в нескольких милях от нее в доме на Бердетт-роуд Говард в одиночестве готовит простой ужин на одного. Она предположила, что он умеет готовить, хоть и не видела тому свидетельств. Гретхен всегда казалась совершенной хаусфрау, с ее захертортом и плетенкой цопф. Может быть, закрыв магазин, он останется в городе и поест в каком-нибудь дешевом заведении в Сохо, раз дома его ничего не ждет и нечего спешить.

Этот образ Говарда, помешивающего на сковороде яичницу-болтунью или бредущего по темным холодным улицам, был таким четким, что у нее защипало в глазах. Ее поразила чудовищная несправедливость: Гретхен наслаждается свободой и предается удовольствиям с новой возлюбленной, а они с Говардом из-за какого-то ложного чувства приличия остаются недоступными друг для друга и одинокими. Пусть она предала его, но он ее не предаст, с грустью подумала Джин. Он никогда не станет вести себя – что за слово он употребил? – “нечестно”.

Эти меланхолические размышления были прерваны звуками музыкальной пьесы “Коронейшн скот”, возвещавшими окончание “Пола Темпла”. Мать, сонная от печного жара, открыла глаза, заморгала и сказала: “Очень хорошо”. Если призвать ее к ответу, она будет отрицать, что все проспала, но не сможет изложить Джин никаких подробностей сюжета.

– Какая разница, в чем там дело, – скажет она. – Мне просто нравятся их голоса.

Джин пошла на кухню, чтобы сделать ей кружку какао “Алленбери” и выкурить последнюю за день сигарету, и заметила на коврике перед входной дверью конверт. Раньше его там не было. Она подняла его, и сердце заколотилось в предвкушении, когда она узнала аккуратный наклонный почерк и жесткий белый конверт, какой она недавно передавала Гретхен.

Терпение, подумала она и отложила его, а сама поднесла спичку к плите и отмерила молока и воды в кастрюльку. Плохие новости подождут, а хорошие со временем только улучшатся. Она прикурила сигарету от конфорки и наконец уселась за кухонный стол, чтобы распечатать письмо: