Простые радости

Он быстро зашагал по Бедфорд-стрит, Джин едва за ним поспевала. Через несколько поворотов она совершенно перестала ориентироваться и понятия не имела, где они по отношению к магазину или Стрэнду или хоть чему-нибудь. Отказаться от независимости и ощущать себя ведомой было странно, и в этом было освобождение. Вскоре он остановился перед итальянским ресторанчиком со стандартными лавровыми деревьями в кадках, охраняющими вход. Его окно было не больше, чем витрина ювелирного магазина. Но внутри таинственным образом оказалось просторное помещение, освещенное свечами в заляпанных воском бутылках. Джин отметила полированное дерево, клетчатые скатерти и оживленный гомон обеденного времени.

Владелец ресторана по-дружески, как постоянного клиента, приветствовал Говарда и проводил их за столик в углу. Только остановившись, чтобы пропустить то, что оказалось ее собственным приближающимся отражением, Джин догадалась, что целая стена была зеркальной и ресторан вполовину меньше, чем ей сначала показалось. Она была рада наконец раздеться, но Говард обратил на ее элегантное платье не больше внимания, чем на неказистый плащ. Я могла надеть что угодно, подумала она с облегчением, а он бы не заметил, и ему было бы все равно.

Официант, не спрашивая, принес им блюдце глянцевитых зеленых оливок – новый опыт для Джин, обнаружившей, что само их присутствие нравится ей гораздо больше, чем вкус. Они как будто происходили из того же мира, что Пол Темпл и коктейли с сэром Грэмом, но отдавали старыми спортивными туфлями. Ей больше понравились соленые хлебные палочки в бумажной упаковке, которые позволяли нервному посетителю занять руки в ожидании меню.

Они заказали суп минестроне и сардины на гриле – подходящий, по их общему мнению, выбор для их пониженного аппетита, допускающий возможность десерта.

– Что-то не так, Джин? – спросил Говард, когда она стала двигаться то в одну, то в другую сторону.

– Нет. Я просто не хочу видеть свое отражение у вас через плечо. Это очень сбивает с толку. Я пыталась сесть так, чтобы вы его загородили.

На это Говард улыбнулся, но услужливо подвинул свой стул.

– Некоторые женщины воспользовались бы такой возможностью, чтобы полюбоваться на себя.

– Моя мать говорила, что, если я буду на себя слишком долго пялиться, сзади подкрадется дьявол. Я пробегала мимо зеркал, закрыв глаза руками.

– Сколько же нам врали!

– Я бы никогда не смогла так лгать ребенку, – сказала Джин с внезапной горячностью. – А вы?

Он задумался.

– Я пытаюсь вспомнить, случалось ли такое. Кажется, нет. Хотя разговоры в последнее время были, конечно, непростые.

– О боже. Как там Маргарет? Я часто о ней думаю.

– Узнаю завтра – будет мой день. Я забираю ее на Луна-стрит в десять, а отвожу обратно к шести, то есть у нас будет целый день.

– Вы заходили внутрь?

– Нет, я предпочитаю не заходить. Но Гретхен выходит к дверям, и все это очень… сердечно.

Его лицо помрачнело, и Джин поняла, что цивилизованное поведение давалось ему не без усилий.

– А что вы будете завтра делать? – спросила она и открыла очередной пакет хлебных палочек, осыпав стол крошками.

Говард вертел в руках пачку “Лаки страйк”.

– Она хотела пойти поплавать, но не получится, потому что нельзя мочить повязку. Поэтому мы поедем к тете Эди и разведем в саду костер. Вы можете поехать с нами, если хотите, – добавил он, внезапно исполнившись надежды.

– Я не могу два дня подряд уезжать от матери, – сказала Джин, пронзенная сожалением. – Но звучит здорово.

Вечно мать, помеха любому незапланированному действию.

– Вы ее – Эди – вполне очаровали.

Он предложил ей последнюю оливку, которую она взяла, чтобы сделать ему приятное, и подумала, что, может быть, постепенно к ним вырабатывается вкус, как к чаю без сахара.

– Не могу себе представить чем. Я только хлестала ее яблочное бренди и чуть не отключилась у нее на лужайке!

Они посмеялись этому воспоминанию; таким далеким сейчас казался тот день, загнанный в прошлое драматическими событиями последних недель.

– Это не обязательно должно было сыграть против вас.

Появился официант с супом, и некоторое время они ели в молчании.

– Вы рассказали ей о… Гретхен? – вскоре спросила Джин.

– Да. Я ничего не могу от нее скрыть; она слишком проницательная.

– Это очень ее шокировало?

– Нет – тетю Эди ничто не выбьет из колеи. – Он отложил ложку и посмотрел на нее. – На самом деле она сказала: “Из Гретхен никогда не получилась бы Тилбери. Та, другая девушка гораздо больше подошла бы”.

– Девушка. – Джин покачала головой. – Мне в следующем месяце сорок.

– Тогда мы должны как-то отметить это событие. У нас не так-то много поводов для праздника, надо их ловить, где можно.

– Мы никогда ничего такого не устраивали на день рождения. Мой дядя из Харрогейта посылает мне почтовый перевод, приходит открытка от Дорри, и это примерно все. Может быть, я поднатужусь и испеку торт, – сказала Джин и сразу вспомнила, что умение готовить десерты – еще одно преимущество Гретхен, помимо того, что ей не сорок лет.