Просвещать и карать. Функции цензуры в Российской империи середины XIX века

Как следует из этого письма, противники постановки были не драматическими цензорами. Нордстрем собирался «содействовать пропуску» (сообщение о том, что он «перестал преследовать» пьесу, ошибочно: в запрете пьесы этот цензор не участвовал). «Молодой» А. В. Адлерберг должен был, видимо, порекомендовать пьесу своему отцу В. Ф. Адлербергу, занимавшему в это время должность министра императорского двора и отвечавшему, среди прочего, за все государственные театры империи. Оппонентом пьесы оставался, таким образом, управляющий III отделением А. Е. Тимашев. Следовательно, уже в 1859 году Нордстрем добивался разрешения комедии Островского. Отметим смелость цензора, который пытался фактически отменить императорскую резолюцию. Вообще, в Российской империи для этого требовалось вновь обращаться к императору, однако Нордстрем хотел обойти это требование. Сравним неудачное обращение Нордстрема к начальству 1859 года и увенчавшееся успехом обращение 1860 года:

Председатель Комитета, Высочайше утвержденного в день 2 апреля 1848 г., генерал-адъютант Анненков, доставив при отношении от 1 апреля 1850 г. № 381 копию с журнала означенного Комитета, сообщил, что, хотя Комитет в комедии «Свои люди — сочтемся» не нашел ничего противного правилам общей ценсуры, но тем не менее Государь Император, по прочтении журнала Комитета, соизволил собственноручно положить на оном резолюцию: «Совершенно справедливо, напрасно печатано, играть же запретить во всяком случае, уведомя об этом князя Волконского».

Ныне Дирекция Императорских театров снова представила эту комедию, в которой, кроме изменения заглавия на «За чем пойдешь, то и найдешь», сделаны некоторые изменения самого содержания и выражений, и приказчик Подхалюзин, остававшийся прежде не наказанным, в новой переделке делается причастным преступлению, и ему угрожает ссылка. Впрочем, за всеми этими изменениями, пьеса сохранила свой мрачный характер[432].

Председатель Комитета, Высочайше утвержденного во 2 день апреля 1848 г., генерал-адъютант Анненков доставил, при отношении от 1 апреля 1850 г. за № 381, копию с журнала означенного Комитета, из которого, между прочим, видно, что, хотя Комитет в комедии «Свои люди — сочтемся!», несомненно обнаруживающей в авторе признаки явного таланта и имеющей свою хорошую сторону, не нашел ничего противного правилам общей ценсуры и что, не усматривая в самом направлении пьесы ничего предосудительного или неблагонамеренного, Комитет, тем не менее, полагал бы полезным заметить автору недостаток в его комедии успокоивающего начала, потому что в ней злодеяние не находит достойной кары еще на земле. — При этом Комитет находил, что пьеса эта, при представлении на театре, могла бы внушить прискорбные мысли и чувства тем из нашего купеческого сословия, которые дорожат своею честью и доброю славою. Государь Император, по прочтении журнала Комитета, соизволил положить на оном собственноручную Высочайшую резолюцию: «Совершенно справедливо, напрасно печатано, играть же запретить».

Ныне Дирекция Императорских театров, имея в виду крайнюю бедность русской литературы, препроводила в Ценсуру Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии на рассмотрение означенную комедию, напечатанную новым изданием.

При рассмотрении и сличении Ценсурою обоих изданий оказалось, что комедия эта в новом издании значительно сокращена, грубые выражения отчасти или смягчены, или вовсе уничтожены и что, наконец, одно из главных лиц, зять злостного банкрота, остававшийся в первоначальном издании вне всякой ответственности, подвергается заслуженному им наказанию и этим самым автор устранил тот недостаток, который был ему указан Комитетом[433].

Как нетрудно заметить, в обоих случаях цензор стремился подчеркнуть, что решение императора вряд ли согласуется с эстетическим достоинством пьесы, которая заслуживает внимания цензоров. Однако во второй раз он изложил историю запрета таким образом, что резолюция императора оказалась отнесена только к недостаткам, отмеченным членами секретного комитета. Поскольку эти недостатки были в итоге исправлены, получалось, что решение Николая I стало неактуально, а пьесу можно пересмотреть. Интересно, что в обоих отзывах Нордстрем полностью проигнорировал мнение своего предшественника Гедеонова, согласно которому самым возмутительным элементом пьесы был вовсе не финал, где Подхалюзин избегает кары, а оскорбительное изображение купечества, которое Островский вовсе не исправлял. Таким образом, драматическая цензура сильно пересмотрела свое мнение по поводу драматурга и его сочинений.

Однако наиболее показательно изложение содержания пьесы. Сюжет комедии «Свои люди — сочтемся!» излагался цензорами трижды, причем первые два раза итоговая резолюция оказывалась отрицательной, а в третий раз — положительной. В первых двух случаях цензоры воспользовались одним и тем же пересказом, который написал Гедеонов еще в 1849 году. Вот как Гедеонов изложил содержание комедии Островского: