Просвещение России. Взгляд западников и славянофилов

Успех курса был совершенно неожиданным и сильно раздражил западников. Значение его, которое состояло в попытке обратить российское общество к своим истокам просвещения, трудно преувеличить.

Рассмотрим воспитательное значение курса лекций Т. Н. Грановского, который начался несколько скандально. Недовольный вышеупомянутой статьей С. П. Шевырева в «Москвитянине» еще до начала чтения курса Грановский в полемическом задоре писал своему другу Н. Х. Кетчеру: «Вообще хочу полемизировать, ругаться и оскорблять»[293]. Уже это демонстрирует некоторую предвзятость молодого профессора. Он как будто хочет вызвать на дуэль Шевырева. Два их курса, следующих один за другим, действительно показались современникам сражением, хотя один был историческим, а другой – филологическим. Так ли это было на самом деле? Ведь письмо могло быть написано под настроение, в некоем душевном состоянии. Сам Грановский был «добрым, мягким, теплым» человеком, по словам другого его друга, известного ориенталиста В. В. Григорьева, – и это «ругаться и оскорблять», сказанное, видимо, под влиянием эмоций, совершенно не согласуется с его характером. Затем молва, как это часто бывает, заслонила истинное значение курса истории Грановского.

Историческая основа «западничества» Грановского – как многие тогда считали, идея закономерности и прогрессивности человеческого развития, для которой национальные различия казались второстепенными. В. В. Григорьев по смерти историка поместил в журнале «Русская беседа» некролог, где писал: «Молодым, увлекающимся поколениям проповедовал он легкую веру в прогресс», имея в виду, прежде всего, прогресс материальный, научно-технический[294]. Однако крупный дореволюционный исследователь творчества славянофилов и западников Б. Э. Нольде замечал, что по Грановскому цель человечества на земле – морально прогрессировать. Григорьев, правда, также отмечает, что Грановский 15 лет повторял одно и то же, что прогресс заключается в нравственном самосовершенствовании. По-видимому, Грановского вначале захватила абстрактная идея морального прогресса всего человечества, но затем он вернулся к более реальной идее прогресса как нравственного самосовершенствования каждого человека.

Научной целью Грановского было показать смысл исторического развития Запада. Он считал, что констатировать упадок его цивилизации недостаточно. Надо постараться понять его культуру. Попечитель Московского учебного округа граф Строганов указал Грановскому на ошибки в его курсе. «Ему (Грановскому. – Л. Б.) трудно было помириться с необходимостью объяснять, согласно требованиям начальства, реформацию и революцию как регресс»[295]. Если смысл истории состоит в нравственном самосовершенствовании, как действительно писал Грановский, то он не мог считать революцию и реформацию ни прогрессом, ни регрессом.

Воспитательное значение курса Т. Н. Грановского состоит в том, что он первым в России поднялся до всемирно-исторической точки зрения в истории. «Но если бы пришлось, основываясь на высказанных им взглядах, построить стройное, законченное в общем и частном, историческое миросозерцание, то вряд ли такая задача оказалась бы исполнимой», пишет Нольде[296].

Исследователи Грановского отмечают, что главное значение деятельности ученого состояло не столько в лекциях для студентов, сколько в публичных чтениях, в привлечении внимания образованного общества к науке. Проф. К. Н. Бестужев-Рюмин говорил, что в Грановском особенно ценно было старание воспитать в своих слушателях сознание высших законов исторического развития, уважение к прошлому, стремление к улучшению и развитию в будущем, старание пробудить сознание того, что успехи гражданственности добываются трудным и медленным процессом[297]. «И действительно, кто раньше Грановского, положив в основу своей профессорской деятельности вышеприведенный этический, скажем больше, христианский принцип, по мере сил и возможности обосновав его научно, исторически и философски, сумел затем неустанно внушать его в течение многих лет собранной вокруг его кафедры молодежи и притом внушать в высокохудожественной форме?» пишет Нольде[298]. Таким образом, по его мнению, курс имел не столько научный, сколько просветительский и воспитательный характер.