Против течения. Десять лет в КГБ

Предельно измученный, я надеялся, что, прежде чем приступить к работе, мне дадут несколько дней отдохнуть в одном из отелей — благо гостиниц, чистых и комфортабельных, в Токио было полным-полно. Я не сомневался, что меня поселят именно в такой отель, поскольку прежде в Японии мне всегда резервировали что-нибудь очень приличное. Но на этот раз нас поместили в дешевую, шумную и отнюдь не чистую гостиницу поблизости от посольства.

„Ну что же, — подумал я про себя, — пропагандистские поездки — это нечто другое, надо полагать. Ясно, что КГБ своих людей не балует"’. Более того — в гостинице меня уже поджидало распоряжение явиться следующим утром в посольство.

Утром я встал пораньше, чтобы успеть выпить чашку чаю, прежде чем отправиться в посольство. Я пришел даже чуть раньше — двери были еще заперты. Здание посольства было внушительным, массивным, в одиннадцать этажей.

Первым, кого я увидел, войдя, был Вячеслав Пирогов. Тот самый, что когда-то в университете разыгрывал из себя офицера КГБ. Он приветствовал меня, словно я был вернувшийся из небытия его брат. При этом он чуть ли не лопался от гордости, что мечта его сбылась — он таки стал офицером КГБ!

„Он ничуть не изменился, — отметил я про себя. — Как был стукачом… Ничуть не изменился”. В университете все мы умели мгновенно распознавать стукачей. Без такого умения не выжить. Но Пирогов был безвреден. Он был виден насквозь. Такие всегда безвредны.

Пирогов взялся показывать мне, где и что есть в посольстве — вплоть до облицованного мрамором фойе. Начали мы с десятого этажа, где размещался кабинет резидента Дмитрия Ерохина. Ерохин оказался поразительно моложавым — и не мудрено: ему было всего сорок два года. Он был самым молодым генералом в советской разведке. Пожав мне руку, Ерохин тут же отпустил меня, небрежно бросив: „Говорят, вы отличный специалист по Японии. Так что принимайтесь за дело”. Выйдя вместе с Пироговым из кабинета Ерохина, я увидел, что по коридору к нам направляется какой-то черноволосый, щеголевато одетый человек.

— Вы — Станислав Александрович, — заявил он, протягивая мне руку. — А я — Владимир Алексеевич.

Так я познакомился со знаменитым Пронниковым, относительно которого меня так предупреждали в Москве. Он был невысок — от силы метр шестьдесят пять, — но мускулист и подтянут.

— Давайте зайдем ко мне, — сказал он и при этом, дернув бровью, дал понять Пирогову, что на него приглашение не распространяется.

Мы пошли к нему в кабинет. И там он начал с того, что попытался создать у меня впечатление, словно он ничем другим ранее не занимался, кроме изучения моей биографии. И в самом деле, как я позже узнал, он всегда пытался всесторонне оценить всякого новичка, чтобы сообразить, как тот впишется в его собственные планы. В ходе разговора он то и дело демонстрировал, насколько хорошо знает обо мне все, до мельчайших деталей. Ничто не ускользнуло от его внимания, вплоть до нашего пуделя. Он даже знал его кличку. Неожиданно он спросил: „Ну и как ваша Красотка перенесла перелет из Москвы?” Он то и дело повторял, что рад моему появлению в Токио, улыбался добродушно, а холодные серые глаза его все время ощупывали меня, изучая, оценивая, анализируя.

Когда я наконец распрощался с ним, я твердо знал две вещи: Пронников — человек большого ума и способностей; и при этом человек, поставивший себе целью знать все о своих сотрудниках. Все. В то время он был главой ПР — политической разведки, и к тому же вторым человеком в резидентуре. Знающие люди в Москве говорили, что он куда влиятельней, чем можно было предположить, судя по его погонам подполковника. В Москве считали, что со временем Пронников станет начальником Первого главного управления. Я понял, что в его лице встретил человека, которого не имею права недооценивать.

Пирогов поджидал меня возле кабинета Пронникова, чтобы продолжить экскурсию по резидентуре, которая занимала два верхних этажа посольства. Вдоль коридоров резидентуры были расположены различные кабинеты: переводчиков, Линии X (научно-техническая разведка), радиоэлектронной разведки, „активных мероприятий” (операции дезинформации и влияния) и, конечно, всяческих подсобных служб. Планировка резидентуры мало чем отличалась от московской учебной резидентуры — правда, тут было полным-полно всякой хитроумной электроники, иным был размах операций, да повсюду царила поразительная тишина.

— Так тихо, — заметил я. — Прямо, как в могиле.

— Тут все двойное — стены, полы и потолки, — пояснил Пирогов. — А промежутки „озвучиваются” музыкой и электронными импульсами, чтобы нейтрализовать подслушивающие устройства.