Против течения. Десять лет в КГБ

И в некотором смысле она такой диплом получила. Собеседованиям с членами семьи курсантов разведшколы придавалось чуть ли не такое же значение, как оценке личности самого курсанта. В один из выходных полковник, курировавший наш курс разведшколы, беседовал с моей женой целых три часа — она покинула его кабинет с видом победительницы. То, что она очень привлекательная женщина и умеет очаровывать собеседников — тоже делу не вредит, но в тот день полковник оценил в ней иное — ее интеллигентность. По мнению Натальи, полковника прежде всего интересовало, насколько она устойчива эмоционально и достаточно ли прочен наш брак. Эти вопросы относительно семьи профессионального разведчика существенны. Сохранить нормальную семью, когда один из ее членов подвержен стрессам и опасностям, — дело непростое. Это, несомненно, объясняет высокий процент разводов среди сотрудников КГБ.

Общая характеристика на меня, составленная перед окончанием школы, была отчасти странной. Полковник, отвечавший за мою группу, был добродушный, почтенного возраста седой человек, относившийся к нам по-отечески. Он пригласил меня к себе в кабинет, глянул на меня с сожалением и сказал:

— Ливенко, мне нужна ваша помощь.

Я, вероятно, не сумел скрыть удивления, потому что он, прежде чем продолжить, улыбнулся.

— Видите ли, я не могу представить на вас абсолютно точную характеристику.

Похоже, я разинул рот от удивления и страха.

— Вы удивлены, но это факт. У вас, Ливенко, превосходные отметки — и на госэкзаменах и вообще. Истина такова: я не могу найти у вас никаких минусов. А найти их необходимо, иначе моей характеристике — грош цена. Никто ей не поверит. — Ну, так вы поможете мне? — спросил он.

Излишне говорить, что я был крайне польщен написанной полковником характеристикой. Всячески расхвалив меня, он в конце приписал два негативных замечания. Одно о том, что я склонен писать длинные, подробные донесения, когда достаточно и кратких; другое о том, что я, увлекаясь какой-либо темой, перескакиваю с предмета на предмет, вместо того, чтобы строго придерживаться одной идеи.

После окончания школы я был откомандирован в Седьмой отдел Первого главного управления, ответственный за операции в Японии, на Филиппинах, Таиланде и в других странах Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии.

С учетом курса, пройденного мною в системе ГРУ, мне вместо звания младшего лейтенанта присвоили старшего. Но все равно в Японском отделе я читался новичком, и меня по самые уши загрузили работой — я должен был изучить около двадцати дел агентов, политических групп и партий. Вскоре я понял: изучение этих дел было средством приблизить теорию, усвоенную мною в школе, к тем реалиям, с которыми мне придется столкнуться в будущем при выполнении заданий.

Только пролистывая 200-300-страничные папки, можно было многое узнать о процессе „разработки” кандидата в агенты, о методах связи оперработников с агентурой. Начав с обычных, вполне невинных, дружеских отношений, оперработник постепенно нащупывает у „разрабатываемого” уязвимые места и начинает играть на них, норовя подцепить его, как рыбу на крючок. Он делает ему разные предложения, ненавязчиво преподносит подарки, постепенно начинает добиваться различных „одолжений”, и в конце концов жертва оказывается в его руках, превращаясь в агента, который должен, хочет он того или нет, сотрудничать с КГБ. Читать иные из папок, оказавшихся в моем распоряжении, было все равно что читать какую-нибудь захватывающую драму. К примеру, там была папка с делом Ареса, известного японского журналиста и советского агента. Еще когда он был начинающим журналистом, с ним сблизился офицер КГБ Владимир Алексеевич Пронников. Всячески прославляя советский образ жизни, он искусно воздействовал на формирование политических взглядов Ареса. Со временем Пронников начал добиваться от Ареса всяких одолжений, и тот в конце концов стал похищать в японских разведывательных учреждениях секретные документы и передавать их Пронникову.

Чем глубже погружался я в изучении этих папок, тем более убеждался в справедливости того, что нам говорили в разведшколе. Япония была поистине сокровищницей, из которой Советский Союз без особых опасений полными пригоршнями черпал бесценную информацию. Мне пришлось многое понять о том, чем чревата моя будущая командировка в Японию. С одной стороны, мне хотелось поехать в Японию. Хотелось мне также и самостоятельной работы на оперативном поприще. С другой стороны, мне не хотелось приносить вред Японии. Когда я понял, что для того чтобы выполнить поставленное задание, мне придется приносить значительный вред этой прекрасной, приветливой, мужественной стране, совесть мою начало терзать чувство вины.