Против течения. Десять лет в КГБ

Поднимаясь по приставной лестнице в самолет, я был вне себя от радости. Я направлялся в новую страну, и все, что у меня было, это костюм на мне, какое-то количество иен, равное примерно 30 долларам, да стодолларовая бумажка, которую один из американцев, пробившись через толпу японцев, сунул мне в руку. „Это на счастье, — сказал он мне. — Вы смелый человек, Стас. Удачи вам и да благословит вас Господь”.

Пока мы шли по бетонке и подымались по лестнице в самолет, один полицейский офицер то и дело взывал ко мне:

— Пожалуйста, сэр, скажите, кто из офицеров КГБ возглавляет работу против Японии? Пожалуйста… Прежде, чем вы улетите… Кого нам следует больше всего опасаться?

Только когда мы уже были в самолете, в полной безопасности, я, прежде чем дверь самолета закрылась, высунулся наружу и окликнул того офицера:

— Эй, вы хотите знать, кто опаснее всего для Японии?.. Сукин сын Владимир Пронников?

Самолет уже тронулся, а полицейский все бежал за ним, крича:

— Спасибо, спасибо…

Я взглянул на Роберта:

— А ведь чуть-чуть все не сорвалось.

— Да, чуть-чуть… — ответил он. Потом, дружески ухмыльнувшись, прибавил: — Но так или иначе, вы теперь „хоум фри”?

Это выражение из американского сленга — первое из множества подобных выражений, которые мне предстояло усвоить. Но для меня это выражение — больше чем сленг или коллоквиализм. Я узнал, что слова эти („хоум” — дом, и „фри” — свободный) из детской игры в прятки. Когда один из прячущихся, ускользнув от преследователя, успевает добежать до своего убежища, он — спасен, он „дома” и он „свободен”.

Как точно это выражение подходило ко мне. Еще шаг-другой, и я, Станислав Левченко, бывший офицер КГБ, обрету наконец „хоум фри”.

Глава восьмая КОНЕЦ ПУТИ

Аутер Бзике, Северная Каролина

Ведущая к дому дорожка оказалась длиннее, чем я думал. Она петляла меж песчаных дюн, круто уходя вверх, и шагать по рыхлому песку было тяжело. Ветер крепчал, снося с верхушек дюн сухой песок, и он причудливым кружевом метался по утрамбованному пляжу. Непонятно почему, мне припомнились часы пик в Токио и уличные толпы, и море лиц — бесчисленные, как эти песчинки на побережье.

„Да, — подумал я, — мы словно эти песчинки. Мы все силимся быть хозяевами своей жизни… но слишком часто нас влекут за собой силы, нам не подвластные".

Но надо было внимательно смотреть под ноги, чтобы не споткнуться обо что-нибудь. Я проделал слишком долгий путь, чтобы свалиться с ног, когда до конца осталось так немного.

СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ, 1979-1981

Я не собираюсь описывать, до какой степени я был вымотан, когда самолет наконец приземлился в Калифорнии. От стресса и недосыпа я был на грани полного изнеможения. Итак, это случилось 26 октября 1979 года.

По местному времени был почти полдень, точнее, двадцать пять минут двенадцатого. Прошли почти сутки с момента, как правительство США, проявив незаурядную оперативность, предоставило мне политическое убежище и я распрощался с Японией. Я практически совсем не спал последние двое суток. Мне удалось лишь слегка вздремнуть в том токийском особняке, да отключиться на несколько минут в самолете. Когда я вышел из самолета, у меня кружилась голова, подкатывала тошнота, я плохо ориентировался в пространстве и в голове моей была полная неразбериха. Слишком уж многое свалилось на меня сразу, через слишком многие испытания пришлось пройти.

Но, несмотря на головокружения и охватившее меня чувство нереальности, я был в приподнятом состоянии духа. Наконец-то я был свободен. Эта мысль буквально опьяняла меня. И все же опасения не оставляли меня. Как примет меня эта страна? Будут ли мне доверять? Сумею ли я приспособиться к новой жизни в незнакомом мне обществе? Я был возбужден и счастлив — но в то же время и испуган. Однако усталость буквально валила меня с ног. Я хотел растянуться на постели и спать, спать бесконечно.